немногим, кто знал о рождении девочки, было сказано, что она умерла от неожиданной задержки дыхания.

«Риккардо поверил. Почему бы ему было не поверить? И я тоже. Признаюсь, что эта новость не разбила нам сердце, наоборот, мы вздохнули с облегчением. Но поверь, Эви, нам и в голову не пришло, что гробик пуст, – писала Тамара. – Деньги акушерке и профессору Риккардо дал, чтобы они не разболтали, что девочка родилась черной».

Но после ослабления позиций каррадистов в результате проигранных выборов акушерка решила, что полученных денег ей недостаточно, и стала шантажировать Карраду, чтобы получить еще. («Так всегда и бывает. Эти шакалы никогда не могут насытиться», – мысленно отметила синьора Эвелина, которая в свое время успела пересмотреть много детективов.)

Глава партии платить отказался, и тогда эта шантажистка, чтобы показать серьезность своих намерений, написала Риккарди письмо, в котором в подробностях излагалась вся история. Копию письма она отослала Карраде, угрожая разослать остальные в газеты и муниципалитет. «Еще раз пойми, дорогая Эви, что у Риккардо и в мыслях не было подвергать опасности жизнь твоей девочки», – закончила рассказ Тамара.

– Ну и на том спасибо! – воскликнула мать Коломбы. – Если еще учесть, что он был ее отцом. Я говорю «был», потому что теперь он перестал им быть.

И она спрятала письмо, чтобы, может быть, показать его Тали, когда та станет большой и захочет узнать историю своего рождения.

– Не понимаю только, почему эта Гальвани так выгораживает твоего бывшего мужа, – заметила тетя Мити, которая вместе с Араселио зашла к Тоскани, чтобы забрать Лео и сводить его в Музей естественной истории. (Все старались уделять ему побольше внимания, чтобы он не начал ревновать.) – Действительно непонятно. Уж не влюбилась ли она в этого негодяя?

А нам и дела не было до этой акушерки и до чувств Тамары Казе. Мы были счастливы. И каждую ночь, перед тем как уснуть, я говорила про себя: «Спокойной ночи, граф Райнольди. Спасибо за все. Спокойной ночи, Филиппо. Спокойной ночи, папа. Значит, Карлито сейчас не с вами. Но порадуйся, пожалуйста, за нас: Карлито не умер, потому что его не существовало. Родилась девочка, и она жива. Маме тяжело без тебя, и Тали сможет ее немного утешить».

Мне казалось, что большего и желать нельзя. Были, конечно, еще вещи неисполнимые – например, вернуться в то время, когда я могла слушать голос Филиппо и ощущать запах свежевыбритых папиных щек. Но туда я могла возвращаться только в мыслях.

Глава вторая

Сразу после выборов, уже через несколько дней, рейтинги программ канала «Амика» катастрофически упали. Какая-нибудь передача типа «С открытым сердцем», у которой раньше было около пятнадцати миллионов зрителей, теперь с грехом пополам набирала тысяч тридцать или сорок. Между программами, как и раньше, крутили рекламные ролики, в том числе и те, в которых прошлой осенью снимался Лео. Да только их почти никто не смотрел. Поэтому производители игрушек, ликеров, колбас, колготок, часов, автомобилей, компьютеров, чистящих средств, мобильных телефонов и других полезных и бесполезных товаров уже не хотели платить за рекламное место по прежним ставкам. Владельцы канала терпели большие убытки.

На «Телекуоре» дела были получше. Зрители, кажется, простили Камилле Гальвани, что она оказывала поддержку каррадистам, поскольку догадывались, что делала она это не по доброй воле, а, скорее, в силу обстоятельств. Но Камилла понимала, что момент сейчас трудный и, чтобы сохранить большую часть зрителей своего канала, ей надо очень постараться.

Пятого февраля редактор «Сюрпризов и слез» позвонила синьору Петрарке, чтобы пригласить его с внучкой в свою передачу, которая должна была выйти на следующий день.

– Вас ждет встреча кое с кем из знакомых, – сказала она старому художнику, который в отсутствие Ланчелота Гривза сам подошел к телефону. – С кем, пока не говорим. Иначе что это будет за сюрприз?

– Ах вот как, милая? – ответил дедушка Пульче. – А вы уверены, что мы так жаждем ваших сюрпризов напоказ перед всем светом?

Редактор не поверила своим ушам. На ее памяти не случалось, чтобы кто-нибудь отказывался от предложения Камиллы Гальвани. Обычно все были в восторге от такой уникальной возможности появиться на телевидении.

– Подумайте, пожалуйста, еще, синьор Петрарка, – воскликнула она. – У нас лежат тысячи заявок. Люди готовы придумать любую историю, лишь бы появиться в нашей программе.

– Так в чем проблема? Пригласите кого-нибудь из этих эксгибиционистов. Разрешите откланяться, милая. Меня ждут мои куры и орхидеи.

И прежде чем та успела что-то сказать, дедушка Пульче повесил трубку.

– Ничего, что я ответил за нас обоих? – спросил он Пульче.

– Конечно, – сказала она. – С меня хватило того раза, когда мы заявились к ним с Коломбой и Липучкой и взбесили Кукарикарди. А как ты думаешь, с кем мы должны были у них встретиться?

– Наверняка с каким-нибудь пронырой-журналистом, который закидал бы нас вопросами о Тали и Эвелине. От таких лучше держаться подальше.

– А знаешь… Я бы, может, и не отказалась пойти. Во вчерашней телепрограмме было написано, что завтра у Гальвани в рубрике «Гости издалека» будут те пятеро с эфемерного острова. Уже целую неделю по «Телекуоре» сообщают об операции по их спасению. Группе Гальвани удалось прибыть туда раньше американцев и новозеландцев. Еще я прочла, что эти «туземцы» должны прилететь в Милан на самолете за час до начала программы и будут сразу доставлены в телестудию. Жаль, что меня там не будет. Хотелось бы познакомиться, поговорить…

– Мы можем посмотреть на них из дома. Телевизор соседям пока не вернули, – сказал Виктор Гюго. – Какая, в сущности, разница?

– Боюсь, Камилла будет задавать им тупые вопросы. Она ведь совершенно не разбирается в эфемерных островах.

На следующий день я поднялась к своему прадедушке смотреть вместе с Пульче «Сюрпризы и слезы». Было интересно, кого в результате пригласили вместо них. Показали двух семидесятилетних синьор, которые когда-то учились в одном классе. Но после объятий и всех этих «Ах!», «Ох!», «бе и ме» ничего интересного они сказать не смогли. Потом был отец с восьмилетним сыном. Этого человека оставила жена, и он рвался встретиться с ней у Камиллы и потребовать объяснения. Видно было, что жена объясняться не хочет. Но когда она начала говорить, этому мужу, по-моему, захотелось провалиться сквозь землю. Все услышали, что он никогда не спускал за собой воду в туалете, не мыл ноги и оставлял заплесневевшие лимоны гнить в холодильнике.

Потом наконец настало время «Гостей издалека». Прозвучало музыкальное вступление, и Камилла Гальвани направилась в ту