Алекс вдавил дугу спускового крючка. Адамантиевая пуля, покинув дуло в огненном всполохе, со свистом пролетела через все разделявшее их пространство и… исчезла вместе с огненным змеем в воронке.

— Промазал? — будто неверя спросил Кельвин, а затем засмеялся. — Как ты мог промазать.

Алекс, сплюнув сигарету, продемонстрировал свою татуировку.

— Повторюсь, конечно, но, — Алекс развернулся и спиной назад сиганул в воду. — Арривидерчи, долбоеб!

— Чт…

Еще до того, как договорить, Кельвин понял, что произошло. Закричав, он попытался разорвать свою связь с заклинанием, но уже не успевал.

Когда над головой Алекса сомкнулись кровавые воды, остатки лайнера разметало взрывом неистового вихря магии. Опускаясь на дно, Дум внезапно понял, что не учел одного — вместе с нагами взрывом оглушит и его самого.

— Сука…

Алекс, уставший, грязный, покрытый кровью своей и чужой, следами от мазута и бензина, остановил покореженный байк около церкви Бессмертного Винни.

— Чертовы фараоны, — процедил Дум. — Чертова камера.

Ну вот какому здоровому человеку могла прийти мысль в голову — поставить камеры в Хай-Гардене. Её же сто процентов сломают если не на этой неделе, так на следующей. А камеры — удовольствие не из дешевых.

И копы еще.

Благо Рид оставил в сумке несколько накопителей, иначе Алекс бы никогда не ушел от преследовавших его по всему району фараонов, вкупе с несколькими Адептами.

— Недоучки, сраные, — процедил он, сплевывая кровь и несколько своих зубов. — гриморий установили, курс молодого бойца прошли, а что дальше…

А дальше Дум едва не упал без сознания от вспышки жгучей боли, волной прокатившейся по всему телу.

Отшатнувшись от прутьев церкви, за которые по неосторожности схватился, он с удивлением посмотрел на покосившейся шпиль старинного, деревянного сооружения с покрывшейся мхом и плесенью черепицей.

Местами ржавая, с ободранной эмалью ограда отделяла его от святой земли. Алекс прекрасно знал о слабостях черной магии и тех, кто был в ней рожден, перед силой веры. Самой малоизученной магией в истории.

Но, все же, за время своей пусть и короткой жизни, Дум посетил достаточно церквей. В некоторых священники проводили службы, крестили людей, справляли венчание. И в каждой Алекс чувствовал себя вполне комфортно.

Пышные, помпезные, в золоте и мраморе, они не были сосредоточием веры. Люди, приходившие туда, не верили по-настоящему. Может кто-то в детстве напугал их страшной байкой о том, что если они будут грешить, то их встретит кара адская.

Это не было верой.

Страхом.

Но не верой.

Раевский специально водил учеников Фоллен в такие места, чтобы те учились отличать веру от страха. Свою слабость, от своей силы. Если вера губила черных магов, то страх, отчаяние, ужас — они подпитывали. Делали тебя сильнее. Увереннее в своих силах. Почти как пища, как кровь для вампиров.

Алекс никогда не думал, что впервые встретит «святую землю», как называли такие места в Фоллене, не где-то далеко, а прямо здесь — в центре Хай-Гардена. На старом перекрестке, где когда-то, очень давно, умер первый рыбак, основавший здесь деревушку.

Дум опустился на «седло» железного коня и, сложив руки, прокричал-прокряхтел:

— Оте-ц-ц кха-кха Винсенс!

Но в ответ только тишина.

И через несколько секунд — тоже тишина.

Ну вот что за черт решил поставить звонок не снаружи, а за чертой — прямо вот за калиткой. Примерно в нескольких метрах от открытых ворот на территорию прицерковного кладбища, стоял столбик с небольшим медным колокольчиком.

Алекс, оглядевшись, поднял несколько осколков асфальта (старый и никому не нужный — город постепенно переходил на новое, научно-магическое покрытие).

Прицелившись, он начал кидать их один за другим. Какие-то не долетали, другие, задев сам столбик, отскакивали на землю.

— Да вы издеваетесь! — Алекс с силой размахнулся своим последним снарядом и метнул его почти не глядя.

Осколок описал красивую дугу и… перелетел через колокол. Алекс выругался и собирался уже было уходить, но что-то его остановило. Он внимательно следил за тем, как небольшой кусочек серого материала покатился по земле. Он обогнул несколько ямок, подскочил на кочке и приземлился около не особо-то и примечательного, но ухоженного надгробия.

Гранитная стелла высотой не выше метра, на неё, вокруг фотографии усопшего, вилась белая роза, нарисованная пусть и простой краской, но с видимой заботой и усердием.

Дум отчего-то присмотрелся к фотографии.

А когда понял, кого видит, то покачнулся.

От слабости.

Но не от ран, усталости, магического истощения второй степени, а от другой слабости.

Алекс схватился за сердце. Вдруг стало так больно и тяжело в груди. Словно что-то надорвалось внутри. Что-то, о чем он уже давно не вспоминал.

О чем хотел забыть.

— Нет, не ходи пожалуйста…

— Если ты знаешь, что где-то творится зло и не поможешь, то чем ты лучше?

— Нет, — закачала головой Алекс. — ты была не права. Нет… все не так.

Горячие слезы падали по щекам мальчика.

— Все не так, — повторял он отрешенно.

— За тебя никто не выбирает, дьяволенок, только ты сам…

Он смотрел в сторону, где сквозь мутное марево соленых слез видел лишь одно единственное надгробие. Сколько лет уже прошло с тех пор. Сколько всего он видел. Сколько всего сделал.

Но самое главное он упустил.

Он так и не сказал…

— Прости… прости, что я не помог… прости, что испугался.

Но больше он не боялся. Ничего и никого в своей жизни. И, может именно поэтому, а может потому что слишком устал; слишком многое выпало на долю юного мальчика; он сделал шаг.

Сперва один.

Потом другой.

Он пробирался сквозь золотое сияние. Сквозь путы огня и струны жара, сдиравшие с его мышц кожу, а затем и с самих костей — мышцы.

Но, все же, он дошел до надгробия. Положил на него ладонь или то, что от неё осталось и сказал одно единственное:

— Прости.

* * *

Алекс открыл глаза.

Он ожидал увидеть все, что угодно, но только не вальяжно развалившегося на кресле Грибовского, спокойно щелкающего свои дурацкие драже.

— И как оно?

— М? — промычал поляк.

— Какого оно, когда в тебя заходят сзади?