– Эти события касались моего проекта. А все, чтокасается моих проектов, я помню в деталях. Человеческая память избирательна,Бланшар. Память художника – тем более. Я не помню, что ел вчера на обед, номогу с точностью сказать, в чем была Хлоя Кассини на открытии моей первойперсональной выставки десять лет назад. Вы, конечно, понятия не имеете об этом романтическомвампире – Хлое Кассини… Об этом вурдалаке с лицом прихожанки Эфиопскойбаптистской церкви. Когда-то она была супермоделью, потом вышла замуж заполудурка-регбиста Мориса Дюссолье…

– Того самого, который отсидел за непредумышленноеубийство своей первой жены?

– Хлоя была третьей, но и ей он умудрился пересчитатьвсе зубы.

– И в чем же она была на открытии вашей первойперсональной выставки десять лет назад?

– Платьишко-футляр с говенными психоделическими узорамив стиле Пуччи, тогда было модно бегство в шестидесятые… такой, знаете ли,копеечный эскапизм…

– Лихо. А в ваше отсутствие Ги не наведывался к Руфусутем июлем?

– Руфус обязательно бы мне сказал. Я сам пропадал тамцелыми сутками. Нет, тот его визит был единственным.

– Он был на вашей выставке?

– Вы имеете в виду «Завтраки с Руфусом»?

– Да.

– Лично я там его не заметил. Да и сами работыпровисели в этом рассаднике лицемерия чуть больше тридцати шести часов.

– Значит, он не видел всей коллекции?

– Почему же… Он был здесь, когда я готовил коллекцию.Здесь, в студии. За день до того, как она должна была официально открыться. Якак раз упаковывал листы. Все пятнадцать. Пятнадцать мертвых в ролях пятнадцативеликих.

– И тоже мертвых.

– Большей частью.

– Были и символы.

– Вы о Марианне?

– И о ней в частности.

– Далась вам эта Марианна… Что-что, а уж символы мертвыизначально.

– Что сказал Ги о коллекции?

– Ничего. Он просто смотрел на нее.

– Так, как смотрят в окно?

– Да.

– И не единого комментария?

– Это был понедельник, Бланшар. Первый понедельникмесяца. Мы пили вино и молчали. Это был понедельник. К сожалению.

– Почему – к сожалению?

– Мне было интересно, что скажет Ги. Мне было особенноинтересно, что скажет Ги…

– Почему?

– Долго объяснять.

– Но вы могли поговорить о работах потом… Вы жевстречались и на нейтральной территории… В офисе «Савати Мустаки»…

– Мы не встречались. Или почти не встречались. Ги какраз был занят этой своей парфюмерной затеей. Он как-то вообще исчез сгоризонта.

– Он перестал приходить к вам в студию попонедельникам?

– Нет. Приходить он не перестал.

– Но и ритуала никто из вас не нарушил?

– Опять в точку, Бланшар. Вы опять попали в точку.Ритуалы нужны людям, чтобы почувствовать собственную значительность.

– Мертвая вещь – ритуал.

– Мертвее только символы.

– А вам не показалось странным, что ничем непримечательный манекенщик Ги Кутарба вдруг так резко переквалифицировался впарфюмеры?

– У меня своих странностей полно, так что к странностямдругих людей я отношусь с пониманием.

– И все-таки…

– Я никогда над этим голову не ломал. Но если бы меняспросили…

– Вот я и спрашиваю.

– …если бы меня спросили, я бы сказал, что без мадамСават тут не обошлось. Это ведь Мари-Кристин привела под уздцы тогодевятнадцатилетнего мальчишку… Как же его… Маджонг. Нуда, Маджонг.

– Странное имя.

– Не имя – кличка. Есть еще другие: Четыре Бамбука,Фацай, Северный Ветер… И еще с десяток наберется.

– Не слишком ли много кличек для девятнадцатилетнегосопляка?

– Не слишком. Вы просто никогда не играли в настольныевосточные игры, Бланшар.

– А вы?

– Я тоже.

– Расскажите-ка мне об этом парне.

Недоучившийся химик с тинейджерской страстью к онанизму,злобный хорек – глаза вовнутрь… Ходили слухи, что в свободное от лекций времяон занимался экспериментами по синтезу наркотиков… Не напрягайтесь, Бланшар,эти слухи он сам же и распускал. Так что когда Ги пришел к Мари-Кристин сбезумной идеей по созданию собственной парфюмерной линии – тут-то Маджонг исгодился.

– Где же она его отыскала?

– Порылась в собственной высоколобой родне и вытащиласамого никудышного. Маджонг давно отирался в Париже и время от времени клянчилу мадам Сават деньги.

– Вы хорошо осведомлены, Гаэтано.

– Я делал портфолио для его девушки. Тоже азиатки,между прочим. Невинная крошка так мечтала стать моделью, что даже мнепредложила перепихнуться.

– А вы?

– Опыта с детской порнографией мне хватило за глаза.

– Неужели никого более серьезного, чем какой-тонедоучившийся химик, не нашлось?

–Думаю, поначалу Мари-Кристин отнеслась к затее Гинесерьезно. Как к блажи. Но кто же знал, что все потом так обернется?

– Потом, когда все так обернулось… мальчишка все равноостался при Ги?

– Да. Он один из тех, кто там заправляет.

– Почему?

– Он все-таки химик…

– Недоучившийся.

– Разве это имеет значение? В любом деле главное –пара-тройка базовых навыков. А знание тонкостей приходит с опытом. Говорят –Маджонг талантлив.

– А Ги?

– Ги – темная лошадка…

– Объясните.

Он брюнет. Классический мачо. Ничего особенного ему делатьне нужно, нужно лишь время от времени менять кожаный жилет на твидовый пиджак.При желании он мог сделать культом даже запах собственного пота.

– Вы ведь так не думаете. Вы ведь не думаете, что делотолько в этом.

– Неважно, что я думаю. Он ввязался в новое дело ивыиграл. Там, где выигрывают немногие. Дело ведь не в его духах. Сколько ихсоздано в разное время разными людьми… И они мало чем отличаются друг от друга,уж поверьте. Чуть больше мяты, чуть больше бергамота – значения не имеет.

– А что имеет? Объясните дилетанту.

– Обоняние развито у людей далеко не так сильно, каквоображение. Я уж не говорю о мелочном тщеславии на каждый день. И тщеславиипокрупнее – для выходных и религиозных праздников. Я уж не говорю осексуальности – все просто одержимы своей собственной дерьмовой сексуальностью.Людей не надо ни в чем убеждать – им просто нужно польстить. Укрепить их виллюзии собственной исключительности, но при этом дать возможность бытьузнанным, затеряться в толпе себе подобных. И если ты понял, как это сделать, –все, считай, что весь миру тебя в кармане.