— Есть два ответа, — подумав, сказал он и взял одну из картин, чтобы лучше ее рассмотреть. — Либо это фальшивка, картины приносили сюда в пещеру и искусственно старили с помощью химических реактивов, либо, наоборот, картины подлинные, но ворованные, а химия нужна была только для реставрации. Смотри, Полин, какие они старые и потрескавшиеся. Наверняка хранились где-нибудь на чердаках и в подвалах.

— Если картины подлинные, зачем лезть с ними глубоко под землю, чтобы реставрировать? Неужели нельзя устроить лабораторию в обычном доме, чтобы приводить их в порядок? И старить фальшивые картины можно там же. Зачем рисковать жизнью, лазать по жутким пещерам? Что-то тут не сходится, Улисс.

— Посмотрю, что в этих колбах, — вместо ответа сказал он и принялся исследовать стол с химическими реактивами. — Насколько мне известно, для старения картин используют соли лития и обработку специальными парами. От них трескается новая краска, и картина приобретает нужный вид.

— Откуда ты это знаешь?

— Я ведь не всегда был художником, Полин. Несколько лет я учился у профессора Нильсона в Упсальском университете — изучал сернистые и хлористые соединения мышьяка, потом занимался редкими землями.

— Ты еще и путешественник?

— Нет, — засмеялся Улисс. — Редкоземельными называются элементы, редко встречающиеся в земной коре. Сейчас их соединения называют солями, а полстолетия назад было принято название «земли». Это скандий, иттрий, лантан… Многие элементы были открыты в Швеции учителем моего профессора — Йенсом Якобом Берцелиусом. Поначалу я так увлекся химией, что мне хотелось встать вровень с гигантами. Но потом… — он осекся и посмотрел на меня. — Вижу, Полин, я совсем заморочил тебе голову. Ты меня совсем не слушаешь…

— Я поняла! — воскликнула я и схватила его за руку.

— Что ты поняла?

— Мне Мона, танцовщица из кабаре, рассказывала, что Жан-Люк говорил с Андре о покупке каких-то земель. Я еще удивилась, откуда у них на это деньги, а оказывается, они хотели приобрести препараты для химических опытов! Теперь понятно. А в колбах эти самые земли? — спросила я, увидев жидкость винного цвета.

— Раствор перманганата калия, но не это меня интересует, а вот что. — Улисс взял раскрытый фолиант, лежавший рядом со штативом, и протянул мне: — Прочитай, мне трудно разобрать старофранцузскую вязь.

Водя пальцем по строчкам, я прочитала: «Возьми философской ртути три унции и прокали ее. Возродится Зеленый Лев, но не прекращай прокаливание, как бы он ни рычал на тебя. Получишь Красного Льва. Добавь унцию кислого виноградного спирта и нагрей, получишь сахар и флегму. От них отойдет горючая вода — пригорелоуксусный спирт и, наконец, явится Черный Дракон. Дай ему укусить свой хвост, и он вновь превратится в Зеленого Льва. Так происходит вечный круговорот из двух начал: мужского без крыльев внизу и крылатого женского наверху. Это сера и меркурий, сырость и теплота, солнце и луна…»

— Улисс, что это? Я ничего не понимаю.

— Все давным-давно известно. — Он махнул рукой и присел на кадку с зеленоватой землей. — Философской ртутью алхимики называли свинец, Зеленый Лев — это массикот, или желтая окись свинца. Красный Лев — красный сурик, сахар — ацетат свинца, если я не ошибаюсь, флегма — кристаллизационная вода, а то, что в книге называется пригорелоуксусным спиртом, — ацетон. После всех манипуляций в реторте остается свинец, который можно прокаливать еще раз. Вот тебе и дракон, кусающий себя за хвост. Обычная химическая реакция. К реставрации картин не имеет никакого отношения.

— Значит, тут не старили картины химическим способом?

— Конечно, нет. Скорее, здесь по старинным рецептам изготовляли краски. — Улисс улыбнулся и щелкнул пальцами. — Или вот еще догадка: искали философский камень. Чтобы обрести вечную молодость и превратить свинец в золото. Ты что выбираешь, Полин?

От факелов воздух в пещере нагрелся. Я взглянула на Улисса и обмерла: его лицо покрывала мелкая сеточка морщин, складки, идущие от носа к губам, углубились и потемнели. Он и раньше выглядел не вполне здоровым человеком, а сейчас мне показалось, что Улисс мгновенно постарел лет на десять.

— Что-то я устал, жарко тут и пить хочется. — Он потер лоб и вздохнул. — Надо возвращаться. Возьмем по картине, а наверху рассмотрим их внимательнее. Потом надо будет прийти сюда с полицией и все как следует обыскать.

Я достала из сумочки коробку с бальзамом и принялась втирать его в лицо и руки. Страшно было подумать, что и я теперь выгляжу так же. Я предложила бальзам Улиссу, но он только отмахнулся и полез в тоннель.

Мы не проползли и половины пути, когда раздался страшный грохот. На меня посыпались песок и мелкие камешки. Я вся сжалась и замерла, ожидая обвала. Но этого не произошло. Я попробовала продвинуться вперед и наткнулась на сапоги Улисса. Он не двигался.

— Улисс, Улисс, почему ты не ползешь вперед? Что случилось? — Я теребила его за ногу, но он не отвечал.

Мне стало страшно. Я поползла назад и снова оказалась в пещере. Времени на размышления не оставалось. Я решила: что бы ни произошло, надо вытащить Улисса из этой дыры. Набравшись смелости, я вновь полезла в тоннель, доползла до Улисса и принялась тянуть его за ноги. Мои усилия увенчались успехом, и вскоре я втащила его в пещеру.

Улисс был мертв. Во лбу его зияла страшная рана, лицо заливала кровь. Я истошно закричала и в ужасе заметалась по пещере, сшибая картины и опрокидывая колбы с растворами. Потом меня долго рвало и трясло от страха. Боже мой! Я на очереди! Сейчас убьют и меня. Что же делать? Как спастись? Есть ли выход из этого каменного мешка? Вытащив Улисса, я дала понять убийце, что знаю о его существовании, и, более того, открыла ему путь в пещеру.

Самообладание далось мне с неимоверным трудом. «Хватит паниковать, Аполлинария! Возьми немедленно себя в руки!» — приказала я себе и стала двигать тяжелую кадку с рудой к проему. Откуда только силы взялись?! Приподняв непосильно тяжелую кадку, я закупорила ею проход. Потом оттащила бездыханное тело Улисса за алхимический стол, накрыла его валявшейся поблизости рогожкой и принялась искать что-нибудь тяжелое, чтобы использовать в качестве оружия. И, кажется, нашла! Это был латунный пестик из ступки.

Присев на землю около проема, я стала прислушиваться к звукам, доносившимся снаружи. Было тихо, как в могиле. Иногда мне слышалось какое-то царапанье, но я относила эти звуки к шуму в голове. Факелы догорали, воздух прогрелся еще сильнее, и все больше хотелось пить. Фонарь я прикрутила так, что он еле светил. У меня не было спичек, поэтому тушить его было нельзя — не зажгу, если понадобится.

Итак, я в западне, из которой нет спасения. Сколько мне еще тут придется сидеть? Может, там, наверху, выход из катакомб уже замуровали? Скоро наступит кромешная тьма. А где-то в лабиринте катакомб меня поджидает убийца.

Постепенно страх притупился, и я начала размышлять о том, что произошло. Как ни крути, а оказалась я в такой ситуации по своей вине, из-за своего безмерного любопытства и самоуверенности. Ну не лезут девушки и дамы из благородных семей в подобные авантюры. А я сама недавно пыталась убедить министра иностранных дел в том, что женщины ни в чем не уступают мужчинам. Еще восхищалась Мэй Шелдон[48]! Вот это леди! Она не спасовала бы перед препятствиями.