Мурат всегда был «таким», что об этом в курсе все, кроме него самого. Так ли его слова далеки от правды теперь? Какая жестокая ирония: подвергаться осуждению и травле, потому что кое-кто пустил слух, что он гей, чтобы потом, спустя два года, убедиться, что никакой это не слух. Мурат тяжело роняет лицо в ладони, пропустив Дениса на повороте. Стыдно от себя, тошно от всего.

Небо сгущается дымчатой синевой, когда Толик и Денис заканчивают, а Слава дает добро малышне идти по домам. Толик держит Мурата по правую сторону от себя, а Дениса и Славу по левую, но не подает вида, что делает это специально, так же как Мурат не подает вида, что его это как-то беспокоит.

Их отвлеченный треп обрывается на перекрестке. Там Денис говорит, что погулять еще он, конечно, не против, но, если сейчас он не польет огород…

– …Домашние растянут меня на дыбе, так что звиняйте. – Он неловко топчется на месте и с тихим шкрябаньем чешет уголки огрубевших локтей.

Какой потешный – Мурат не сдерживается и беззвучно усмехается. Денис мгновенно обращает на него свои по-мультяшному возмущенные глаза.

– Чего, смешно тебе, а? Попробуй-ка с пятнадцатилитровкой по грядкам побегать, я посмотрю на тебя!

Мурат пожимает плечами, отвечает, что это не проблема и он попробует. На это Славка хохочет и желает «огородным труженикам» удачи. Толик только натянуто улыбается: полив огорода рано или поздно закончится, а что будет потом, ему ясно как божий день. Он еще не привык. Мурат тоже. Страшно думать, как может отреагировать Слава.

* * *

Если бы Мурату при первой встрече с Денисом кто-то сказал, что в недалеком будущем он будет бегать с лейкой по участку Царевых, он бы вначале не понял, а потом нескромно покрутил бы у виска. Но вот она, удивительная правда: он между грядок с капустой – ноги в шлепанцах мокрые, лодыжки в земле, пока Денис в жаркой теплице льет четвертое ведро на огурцы. Похоже все на откровенный сюр, но это даже весело.

Свет горит только на кухне: там играет радио, и высокая рыжеволосая Катя, с которой когда-то работала его мама, готовит ужин, пританцовывая. Денис вполголоса просит не шуметь и держаться подальше от света: «Сейчас быстренько все сделаем и свалим беспалевно».

Под конец, когда железная бочка вычерпана подчистую, он включает шланг, чтобы вымыться. Мурат резонно интересуется, отчего они как угорелые скакали с ведрами-лейками, если шлангом попроще будет?

– Короткий. Три метра всего. – Денис давит большим пальцем, и вода под напором бьет ему и Мурату на ноги, смывая землю. – Бабушка сказала, что купит длинный, когда я уеду. Ну, типа чтоб я сейчас не халтурил.

– А ты часто халтуришь?

– Да, я вообще недобросовестный, – он чуть наклоняется вперед, играя бровями, – в душе бунтарь и дебошир.

– Какая-то плохая реклама.

– А мне нужна реклама?

– Верно. – Мурат хмыкает. – Болванам не нужна.

Он несдержанно ахает, когда вместо ответа Денис мочит ему бедро. Вода протыкает кожу острым холодом.

– Ай-яй, а сам-то, а? Тоже дебошир. Я же просил быть тише!

Его громкий шепот, скачущий от беззвучного смеха, Мурат превращает в яркий вскрик, выхватив из его рук шланг. Начинается мокрое противостояние, веселая чехарда среди цветочных клумб и леек.

Но тут радио на кухне резко умолкает, и Катя распахивает окно. У Мурата что-то пережигает в голове от неожиданности: он замирает, как сурикат. Денис, ругнувшись сквозь зубы, хватает его поперек живота и кидает в кусты, закрыв собой. На этот безбожно громкий треск веток Катя высовывается через подоконник:

– Дениска, ты, что ли? Хватит придуриваться, шагай домой.

Мурат не может и вздоха сделать, и не потому, что на него всем весом давят. Денис целуется, с шумом втягивая воздух, смело лапает под футболкой, пока над их укрытием скачет свет фонарика. Катя кличет еще раз, но уже не так уверенно. Мурат опасается, как бы его не понесло как в прошлый раз: с языка слетит что-нибудь смущающее, и не заметишь. Денис, словно прочитав его мысли, благоразумно останавливается, чтобы прислушаться. Земля втыкается в лопатки Мурата мелкими камешками и щепками. Благо им хватило ума отключить воду, иначе лежали бы сейчас в луже. В чужих волосах торчат листья, он стряхивает их, но Денис воспринимает это как призыв к действию и вновь наклоняется к губам. В этот момент разадается долгожданный звук закрывшегося окна. Мурат прижимается теснее и шире открывает рот. Свет на кухне гаснет.

* * *

Они идут дворами несуразные, точно пьяные, их распирает от взаимного желания заняться какой-нибудь ерундой. Денис – что неудивительно – начинает первым. Разворачивается к Мурату лицом и шагает вперед спиной без страха, что запнется, ведь обязал Мурата озвучивать каждую ямку в асфальте, каждый камешек.

– Гляди в оба, понял? От тебя зависит моя жизнь.

– Разве что твоя задница.

– А чем жизнь не задница?

– Хочешь сказать, ты хорошо живешь?

Кивок. Мурат наклоняется вперед, заглядывая ему за спину.

– Что-то не видно.

Денис с нарочито рассерженным «Офигел?» пихает его в плечо.

Чья-то кошка шарахается от их хохота и исчезает в щели забора. Шарахается и какой-то тучный мужик, что катит велосипед со спущенной шиной: бубнит себе под нос, что «опять наркоманье зашаталось, совсем стыд потеряли». Где-то на цепи визжит собачонка, и Денис считает своим долгом ее перелаять. Стоит ли говорить, что после этого по всей улице поднимается страшный зой[3], от которого глохнут уши и появляются отрезвляющие мысли по типу «Стоит прекратить, это же хулиганство». Затем Мурат не замечает впереди кочку, и Денис некрасиво падает, сделав свою «жизнь» заметно поплоще.

Заброшенная остановка встречает их непроглядной тьмой: перегорел уличный фонарь. Мурат устало плюхается на лавочку. Денис садится рядом и предлагает подурачиться еще. Оба они взбудоражены днем сегодняшним и вчерашним, их эмоции нуждаются в выходе. Поначалу игра в ассоциации кажется забавной, но потом Мурат все чаще начинает замечать определенную закономерность: он специально обходит стороной такие неловкие слова, как «симпатия», «наушники», «записка», «палатка», но Денис то и дело кидает на них затравки, вынуждая вспоминать синонимы. Так вполне безобидный ряд из «сладкая вата» – «розовый» – «кисельный» – «берег» Мурат без задней мысли продолжил словом «река».

– «Мы». – Денис поворачивается к нему лицом в нетерпении. Его торжествующий взгляд так и кричит: «Теперь не отвертишься».

Он, очевидно, хочет услышать о его чувствах, ведь о своих говорил столько раз. Но что Мурат может на это ответить? Сейчас подобное он обсуждать не готов даже с Толиком, а когда готов будет,