кто предложил все замять, – это Слава, но он не знал, по какой причине меня травили, и он не знал… про них. Когда Лапыгин попал в больницу, травля прекратилась. Славка договорился с ним, чтоб его шайка нашла другую грушу для битья.

– Ничего не понимаю. Тогда на каком основании Кир устроил вчерашнее дерьмо, если Слава припугнул их еще два года назад?

– Дело в том, что… – Мурат мешкается. Денис берет его за руку. – С Пеговым у меня когда-то был отдельный разговор. С некоторыми нюансами.

– Какими?

– Не скажу, – он мотает головой. – Не спрашивай больше. Я не хочу это вспоминать. Это тяжело.

– Прости. – Денис неосознанно подается вперед и обнимает за шею. Мурат опускает голову ему на плечо с усталостью дикого, но прирученного кота. – Прости. Пегов, сволота, столько времени водил меня за нос. Ненавижу.

– Довольно про него.

Шея Мурата в слабых венериных кольцах, кадык дергается, когда он сглатывает. Денис трется щекой о его щеку, гладит по волосам – мягко, боязливо. И Мурат идет навстречу, такой крошечный и трепещущий. Удивительно, как он все еще держится. Кир был прав только в одном – Котов в самом деле сильный. Денис не перестает им восхищаться. Всем им. Прямо сейчас – лицо Мурата в ладонях, смущенное, неподвижное. Глаза распахнуты, два черных омута, в них – завязнуть, утонуть, погибнуть не страшно. Никогда не было.

– Что такое? – Его тихий голос звучит в момент, когда тишина затягивается.

– Я хочу смотреть на тебя. – Денис выпаливает это, позабыв обо всем на свете. – Ты красивый.

– Красивый? – Мурат едва заметно улыбается.

– Ты мне нравишься. – Лоб ко лбу, пальцы касаются челюсти, опускаются вниз до шеи. Сказано не единожды, но сейчас это нужно не ему одному.

Мурату тоже нужно.

– Повтори.

– Нравишься. Очень сильно. Очень.

– Еще.

«нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься нравишься»

«Я буду повторять это тебе тысячу и один раз, – думает Денис, – столько, сколько нужно, чтобы ты запомнил и никогда не забывал, как это: не дышать, когда ты вот так – сидишь рядом; не думать совсем, когда говоришь со мной; бояться тебя, когда ты смотришь в глаза; ненавидеть, когда отталкиваешь, и любить, когда… всегда любить. Тебя. Я люблю тебя».

Но вслух:

– Обойдешься.

Мурат звучно фыркает и улыбается так ярко, так тепло и замечательно, что еще чуть-чуть, и Денис пустит слезу.

– Только ты, – он крупно сглатывает, – только не выгоняй меня, ладно?

– Зачем мне?

– Затем, что сейчас я тебя поцелую.

Раздается шумный горячий выдох, Мурат смиренно закрывает глаза.

Становится мокро, долго, сладко. Губы касаются губ, и от этого звука сердце заходится быстрой дробью. Руки сами тянутся погладить – шею, предплечье, бедро, затем сжать – настойчиво, без стыда, без страха ошибиться. Их объятья – не ошибка, их поцелуй – не ошибка, их любопытство, нетерпеливый азарт, взаимное желание отдать и получить – все правильно, все так и должно быть. Мурат млеет, позволяет себя вести, трогает то бережливо, то цепляется ногтями: сжимает пальцы как коготки у кошек, совсем не больно, наоборот. Ему хочется, Денис знает, хочется так же нежно, исступленно, без пауз на вдохи-выдохи, чтобы под закрытыми веками искры плясали, чтоб крыша ехала, время терялось… все терялось. И уже слабо помнится, в какой момент Мурат тянет на себя, в какой момент Денис подается вперед и ложится сверху, в какой момент что-то тихо ломается между ними и поцелуй превращается в глубокий и кусачий.

Одеяло сбивается в ком. Ноги сплетаются с ногами. Зубы стукаются о зубы, отчего звук – прямо в уши. Затем:

– Ой, прости, – быстрым шепотом, и дальше снова – к темно-розовому рту, языку. Целовать. Целовать. Целовать.

Ладонь вниз по футболке, на бедро, под кромку шорт: кожа у Мурата горячая. Тот гладит по волосам, оттягивает, чешет Дениса за ухом. Затем его рука останавливается и, недолго побыв на весу, медленно опускается. Его так ведет, что речь дается с большим трудом – только мычание на грани ясности.

– Что? – Денис немного приходит в себя. – Ты что-то сказал?

– Ммм. – Мурат вдруг зажмуривается сильно-сильно, словно ему больно.

– Тебе плохо? Эй? – Денис спешно убирает взмокшие волосы с его лба и оглаживает лицо.

Мурат открывает глаза, смотрит на него так, как никогда еще не смотрел. Как во сне.

– Нет. Приятно, – шепот, в нем истома. – С тобой. Приятно.

– И мне. – Что голос собственный, не верится: хриплый, севший. – Какой же ты красивый. – Короткий поцелуй в петельку над губой. – Самый хороший.

Мурат чуть открывает и закрывал рот, ловит его слова-мотыльки.

– Самый замечательный. – Денис пьяно качает головой. – Самый… самый… Я сейчас умру.

Мозги просятся набекрень. Мурат улыбается смешливо, ловит его губы своими. Денис коротко ойкает, когда чужие пальцы давят на макушку. Все вокруг опять подергивается дымкой, все исчезает во вздохах, влажных звуках столкнувшихся губ. Только старые ходики на стене держат реальность на плаву: «тонк-тунк», «тонк-тунк», «тонк-тунк»…

* * *

Денис прислушивается к часам, пока Мурат обнимает его поперек живота, прижимается щекой к груди.

«Надеюсь, ты слышишь, как мое сердце скачет будто чокнутое», – думает Денис.

А еще он думает о том, что в другой жизни он бы целовал Мурата каждый день, каждый раз, как захочется. В другой жизни они бы так же тепло обнимались, смотрели в глаза друг другу до первого смущенного смешка. Во сне у Мурата трепетали бы ресницы, он позволял бы будить себя по утрам. Может быть, Мурат рисовал бы Дениса так же, как когда-то Славу. Начать говорить о таком – предел дерзости, но представлять подобное ничего не мешает. Денис влюблен чертовски сильно, и уже ничего с этим не сделать.

С трудом верится, что все, что было минутами ранее, никакой не сон, не сладкая фантазия. Они взаправду тут, на кровати, сплелись конечностями, как два спрута. Хочется, чтобы они – через день, через два, после каникул и дальше, дальше – были навсегда.

Мурату становится жарко обнимать так крепко. Денис отодвигается к стенке и берет его руку в свою. Никто не мешает ему играться с пальцами, но время от времени Мурат просит быть аккуратнее: кожа на ладони сорвана, сильно щиплет. Он выглядит разморенным: глаза мокрые от сонливости, и морщинки с уголков губ все не сходят – слабо улыбается. Денис вертит его руку