Когда «Александровск» пришвартовался, была уже глубокая ночь, и часы отсчитывали первые минуты 24 октября. Влажная тропическая ночь набросила над Островом свободы черный шелковый плащ, усыпанный бриллиантами созвездий. «Александровск» стоял в порту Ла-Изабелла, освещенный перламутровым свечением бортовых огней. И слышно было, как волны прибоя шелестят о его корпус и устало поскрипывают канаты, наброшенные крупными узловатыми петлями на массивные черные тумбы.

Морская блокада вступила в полную силу.

Солнце входило в зенит. Над землей, влажной и рыжей, как заготовка в руках гончара, поднималась испарина, и казалось, что остров дышит. Ворс кокосовых пальм, бегущий зеленой зыбью вдоль побережья, вздрагивал от налетающих пассатов, и альбатросы тоскливо реяли в небесной синеве, высматривая в прибрежной голубой воде пугливую рыбешку. Вдоль песчаной косы, далеко уходящей в море остроконечным серпом, деловито вышагивали чайки с черными пятнышками на крыльях, щелкая желтыми клювами и оглашая воздух тревожными и печальными криками.

В этот день тревога поселилась в каждой улочке и переулке старой Гаваны, и старинные квадратные часы с римскими цифрами, украшавшие серый, в колониальном стиле, собор, медленно отсчитывали минуту за минутой, нервно дергая стрелками. На базарной площади, где продавались свежие фрукты и рыба, в морских портах и на плантациях, в магазинах, больницах, детских садах, школах и институтах — везде разговоры были об одном и том же. И рубщики сахарного тростника, и сборщики кофе, и погонщики волов, и водители фургонов, и грузчики в портах, и повара общественных столовых — все произносили одни и те же слова, как заклинания: «янки», «блокада», «война», «Фидель», «ракеты».

Угроза войны, страшная и отвратительная, уже тянула свои щупальца к острову. И даже дети, ежедневно отводимые своими мамами в детские садики, словно почувствовали неладное и поутихли, перестав шалить и смеяться; их черноглазые мамы и воспитательницы больше не улыбались. А потом и вовсе произошло страшное: детские сады и школы закрылись, и перепуганных, плачущих детей разобрали по домам.

В маленьком баре Старой Гаваны «Боттикито эль Медиа», изрисованном вдоль и поперек любимыми изречениями посетителей — таков уж был колорит этого шумного и тесного заведения с грубыми деревянными столами, — темноволосые официанты перестали с услужливой улыбкой подавать коктейли мохито и выключили праздничную сальсу. Да и сам бар проработал считаные часы, а потом на него навесили тяжелый железный замок. Фидель проводил тотальную мобилизацию.

Кубинский команданте, объявивший военное положение, периодически появлялся на экранах стареньких телевизоров, черно-белое изображение которых разрушалось частыми грозовыми фронтами. Команданте, в военном костюме защитного цвета, призывал людей собрать всю волю для борьбы с врагом. Насколько бы спокойно и уверенно Фидель ни говорил, но возникало ощущение, что цельный мир ломается на куски. Казалось, что ты стоишь на шатком мостике над бурной горной водой, которая несет на себе отколотые от берегов деревья, и топит их в своем водовороте, и продолжает затягивать в зеленую муть все живое.

Тема надвигающейся катастрофы сплотила людей. Слово «война» заставляло незнакомых людей останавливаться посреди уличной дороги и вступать в длительные и пространные споры. Обсуждали, какова вероятность нанесения американцами удара с воздуха и будет ли вторжение, что станут делать Советы и что ждет Кубу.

Фидель, обладающий каким-то звериным чутьем, понял, что американцам стало известно о советских ракетных базах на Кубе, еще до того, как Кеннеди объявил об этом по телевидению вечером 22 октября. Кубинский лидер мобилизовал армию.

Потом, уже когда кризис закончился, Фидель сетовал на недоверие русских, мол, если бы его пустили на ядерные установки и его люди приняли бы прямое участие в монтаже советской боевой техники, то удалось бы избежать и роковых с советской стороны оплошностей. Уж, во всяком случае, с маскировкой Фидель не допустил бы русского «авось», когда известно, что остров прекрасно просматривается с воздуха, но двадцатиметровые ракеты собираются и устанавливаются без всякой маскировочной сетки, и почему-то русские надеются, что аэрофотосъемка с американских самолетов-разведчиков эти «голые» ракеты никак не зафиксирует.

На сакраментальный вопрос, есть ли на Кубе советские ракеты, Фидель ответил в телеэфире так: «Мы приобретаем в Союзе оружие, которое мы считаем необходимым приобретать для нашей обороны. Мы не обязаны давать подробный ответ по этому вопросу империалистам».

Из воспоминаний историка Александра Фурсенко: «Фидель был настроен очень агрессивно и воинственно, — пишет А. Фурсенко(см. «Адская игра»). -В разгар кризиса министру обороны СССР Родиону Малиновскому был задан вопрос: «Как вы считаете, зная вооружение и численность вооруженных сил Кубы и зная вооруженные силы США, — сколько времени надо будет затратить, чтобы разгромить силы Кубы?» Родион Малиновский, немного подумав, ответил: «Двое суток».

А между тем советское правительство дало указание своему представителю в ООН Валериану Зорину поставить «вопрос о немедленном созыве Совета безопасности ООН в связи с нарушением устава ООН и угрозой миру со стороны США».

В ходе этих слушаний 25 октября, где находились представители СССР, США и Кубы, атмосфера накалилась до предела. Именно тогда представитель в ООН от США, Эдлай Стивенсон, размахивая перед Зориным фотографиями советских ракет на Кубе, задал свой исторический вопрос:

— Есть ли советские ракеты на Кубе, да или нет? Не ждите перевода!

— Я не в американском суде, господин Стивенсон, — ответил Зорин.

А кубинцы, наблюдая эту сцену, недоумевали. Какой смысл скрывать очевидное? Ведь Зорин сам же спровоцировал Стивенсона на скандальный жест. Ведь это именно Зорин настаивал в ООН на внеочередных слушаниях, связанных с агрессией США, — потому Стивенсон и прибежал в зал заседаний с этими фотоснимками! А теперь Зорин отказывается расхлебывать кашу, которую сам же заварил! Как же так? Начались дебаты. Корявые, неловкие. Люди уходили от прямых и очевидных вопросов, лишь запутывая себя и собеседников, переходя на личные оскорбления и эмоции. Брифинг в ООН напоминал судебное заседание, да еще сборище скандальных репортеров, но не дипломатов, для полноты картины разве что не хватало знаменитого хрущевского башмака.

— Ошибочно было со стороны русских отрицать помощь Кубе, — затем говорил Фидель, когда ему рассказали о скандале в ООН.

— Но Союз уходит от ответственности, ведет себя так, словно инициатором ракет стала сама Куба!

— Зачем русские вообще инициировали это заседание?! Как позже выяснилось, Джон Кеннеди дал Эдлаю Стивенсону исключительно большие полномочия на том брифинге, чтобы требовать от и.о. генерального секретаря ООН, дипломата с Бирмы господина У Тана — гарантий, что СССР пообещает убрать с Кубы не только площадки для запуска ракет, но и все находящееся там ракетное оружие. Однако вечером 25 октября в Вашингтоне, на очередном заседании Совета национальной безопасности, директор ЦРУ Джон Маккоун и представители Пентагона пришли к единому мнению, что дневной скандал в ООН им ничего не дал!