Уорик фыркнул.

– И не единожды, принцесса.

– Доктор – человек?

Мне было любопытно, мне все еще было трудно привыкнуть к разным расам в Диких Землях. Я выросла с людьми. Это было просто для понимания и восприятия. И я даже не догадывалась, что могла отличаться от всех остальных в штабе вооруженных сил людей.

– В его семье течет кровь фейри, но он больше человек, чем фейри. Тем не менее он может исцелять больных быстрее, чем любой человек-доктор. Его друзья и коллеги отвернулись от него, когда увидели, насколько он хорош, и осознали, что стареют быстрее, чем доктор. Началась охота на ведьм, поэтому ему пришлось сбежать, оставив свою практику, дом и жену, с которой прожил тридцать лет. И исчезнуть в Диких Землях, чтобы скрыться от преследователей.

Еще ребенком я узнала о тех страшных годах после Войны Фейри, когда Восток освободился от Объединенных Наций и боролся за власть между собой. Преследование полукровок достигло пика. Любого, в ком была хоть капля крови фейри, хватали и изгоняли. Я никогда особо не задумывалась о том, что с ними в итоге случалось. Я была молода, но теперь понимала, что их не «изгоняли». На них охотились и убивали. И, конечно, полукровки сбежали в Объединные Нации или спрятались в захудалом мире Диких Земель. Сейчас на них больше не охотились открыто, но клеймо позора никуда не делось.

Такое бедственное положение вещей вызывало во мне еще больше гнева – на себя, на глав вооруженных сил людей и на весь мир в целом. Почему все вокруг усложняли жизнь, когда она и так была непростой? Смерть, боль и агонию создали обе расы. Почему нельзя было прекратить навязывать собственные страхи и убеждения и просто наслаждаться жизнью? Кем себя возомнили те, кто говорил, что полукровки ниже них? Кто решил, что полукровки заслуживают смерти только потому, что они были другими?

Живя в смешанном обществе, видела, что у каждого отдельного существа есть своя жизнь, чувства, семья, надежды и мечты. Мы не отличались друг от друга, просто обстоятельства сделали наши цели разными. Злость друг на друга, стремление уничтожить кого-то в надежде, что это облегчит жизнь и бремя. Но такие убеждения отвратительные и неправильные. Наоборот, лишь все усложняли. Делая все еще тяжелее и невыносимее.

Уорик поднялся по лестнице, я последовала за ним. Я остановилась, увидев женщину, стоящую перед дверью, и меня затошнило.

– Дорогая. – Красные губы Рози растянулись в улыбке. В руках она держала одежду, предметы первой необходимости и бумажный пакет, из которого доносился аромат тайской кухни. – Я надеялась, что это ты.

Я молчала и не шевелилась. Я была лишена эмоций – опустошена. Я смотрела на нее как на незнакомку. Теперь Рози стала для меня именно такой. Правильно это или нет, но я не могла делать вид, что не она воткнула мне нож в спину. Мы с Уориком не были вместе, а она являлась проституткой, но это не значило, что я стану относиться к ней дружелюбно после такого. Просто очередная блудница в доме безнравственности.

– Я могу занять другую комнату, если ты планируешь сегодня побыть платным клиентом. Не хочу мешать тем, кто зарабатывает, раздвигая ноги. – Я свирепо посмотрела на Уорика, но от моего холодного тона отпрянула Рози, словно я дала ей пощечину. Девушка моргнула. Затем переместила вес на другую ногу и опустила голову. Почувствовала себя виноватой. Ощутила стыд.

От ярости Уорик сузил глаза и ощетинился, прекрасно поняв мой намек.

– Прости ее, – прорычал он, выхватил из рук Рози вещи и, схватив меня свободной рукой, втащил в комнату. – Спасибо, Рози.

Уорик захлопнул дверь – та же комнатушка, в которой мы всегда останавливались, но сегодня здесь было все по-другому.

Испорченная.

От каждого угла комнаты разило грехом. Стены впитали в себя стоны и крики, мебель пропахла сексом, кровать прогнулась от частого использования. Раньше мне было плевать, но теперь нет. Даже когда я видела его с четырьмя женщинами, это не омрачало комфорта и безопасности. Эти женщины казались далекими и призрачными.

Теперь же я, казалось, могла видеть, как Рози оседлала его, как ее сиськи подпрыгивали, пока она скакала на его члене. Уорик ритмично двигал бедрами, на лицах застыло удовольствие. Ее ласкающие губы… его руки, касающиеся ее.

Я застыла посреди комнаты. Мысль о том, чтобы прикоснуться здесь к чему-нибудь, вызывала рвотный рефлекс. Ярость клокотала внутри меня.

Сегодня я так много приобрела и потеряла. Я переживала за Опи и Битзи, но верила, что они справятся. А вот то, что я упустила отцовский дневник, вгоняло меня в депрессию.

Я росла сиротой, не знавшей своей матери. Отец единственный, за кого я держалась. Его дневник значил для меня больше, чем что-либо. На краткий миг у меня появилась его частичка, мысли, знания. Его чувства.

Я держала его сердце и душу в своих руках.

Меня даже не столько волновало то, что папа узнал обо мне, меня заботило то, что дневник являлся собственностью отца. Мой мир. Для меня он был не только отцом, но и матерью, лучшим другом, защитником. Я так сильно скучала по нему, это разрывало меня на куски. Боль была такой сильной, что оставила шрамы в моей душе. Я не успела даже открыть дневник, как его у меня отобрали. Похоже на то, как мои родители лишились друг друга.

Мое сердце было разбито… и полыхало яростным огнем.

Я застряла в маленькой комнате с мужчиной, продавшим меня Благому лорду, пытавшимся меня убить, а потом трахнувшим моего единственного друга назло мне. Меня травили газом, в меня стреляли мои бывшие лучшие друзья, на меня нападали и меня ограбили.

С меня, черт возьми, довольно.

Я зла.

Я готова взорваться.

Уорик подошел к комоду и поставил на него пакет с едой и одеждой. Достав из него бутылку без этикетки, он сделал большой глоток. Я почувствовала запах дешевого кислого виски. Уорик вернул бутылку в пакет и вытер рот, его мышцы были напряжены.

Он не смотрел на меня, но я знала, что он ощущает напряжение, витающее между нами. Пристальным взглядом я сверлила его спину.

С тех пор как он отдал меня Киллиану, многое произошло. Я понимала, почему Уорик так поступил, но желание отомстить захватывало меня. Прежде я никогда серьезно не корила его за предательство, ведь наша жизнь была слишком беспокойной и твердить постоянно об этом, казалось, легкомысленно.

Но его предательство лишь один