службы своего попечителя[989], NB. живущего в Карлове – ergo[990] и я должен праздновать с университетом, т. е. есть суп за столом и пить ключевую воду. Назначенное мне судьбою количество вина, на всю жизнь мою, уже выпито мною преждевременно, а потому на старости должен пить воду.

Сегодня я совсем переселился из летней моей резиденции, Саракус, в богохранимое Карлово. Благодаря Бога все мои здоровы и все вам желают. Жена моя[991] часто вспоминает об вас, поставляя вас в пример нашим детям. Истинное и не вымышленное происшествие.

Поклонитесь от меня вашему папеньке, поцелуйте от меня в ручку вашу маменьку[992] и поблагодарите от меня – за вас! А за сим обнимаю вас от души и остаюсь навсегда нежно любящий вас Ф. Булгарин.

Карлово, 26 августа 1850[993]

19

Почтеннейший и добрейший Павел Степанович!

Скажу вам, наконец, отчего радуют меня ваши письма! Оттого что они доказывают деликатность ваших чувствований и такт. Когда я поблагодарил вас за сообщенные новости – вы тотчас написали другое письмо. Тут важная новость – это благородство чувств ваших. Молю Бога, чтоб вы остались таким, каковы вы теперь, на всю жизнь!

В фельетоне моем я упоминаю о бывшем здесь юбилее попечителя и для предосторожности прилагаю письмо к попечителю Мусину-Пушкину[994]. Известьице краткое, велите переписать, и пусть Кузнецов или Васильев свезут при моем письме к нему.

Наш Николай Иванович всего боится. Я делал предположение о постройке 9000 верст железных дорог в России компанией, и это вовсе не подлежит ценсуре графа Клейнмихеля. Он мне лично говорил, чтоб посылать к нему только то, где говорится о работах, производимых под его начальством. Крылову легко махнуть – «послать к Клейнмихелю», но скота Крылова не всегда должно слушать.

Надобно непременно напечатать в «Пчеле» имена артистов будущей итальянской оперы. Это весьма легко узнать в канцелярии директора театров[995] от секретаря Евгения Макаровича Семенова. Пошлите к нему от моего имени.

Посылаю вам полемическую статью Пецольда о горючем веществе для напечатания, с заметкою, что в 13 лет никто не воспользовался открытием и даже до того забыли об нем, что приняли за новое открытие[996]. «Дерптская газета»[997] – преинтересная. Не возьмете ли что из ее смеси? Вашему папеньке низкий поклон! Обнимаю вас от души и сердца, ваш Ф. Булгарин.

Карлово

2 сент[ября] 1850

20

Любезный Павел Степанович!

Сейчас я получил ваше милое письмецо с ценсурным листом и отвечаю: делать нечего. Не то еще будет. Крылов к осени только взъедается. Возвратясь, попробую повидаться с князем Ш[иринским]-Шихматовым, Норовым и попечителем и устроить какой ни есть другой беспорядок в ценсуровании. О порядке думать напрасно! Пожалуйста, напечатайте о комете.

Ваш искренне

Ф. Булгарин.

6 сент[ября] 1850

Карлово

21

Почтенный и любезный Павел Степанович!

Ни первый знаток русского языка, Н. И. Греч, ниже все академии в мире не заставят меня отказаться от моего мнения, что с тех пор, как существует Россия, никто лучше и остроумнее не писал по-русски, как наш варшавский корреспондент. Жаль только, что он начал писать в наше время, в век Александра Лукича Крылова!

Чувствую, как вам неприятно проводить ночи за корректурой, и соболезную об вас. Но это чрезвычайно легко устроить, посылая начисто переписанные письма предварительно Крылову. Разумеется, что без меня никто не пойдет к попечителю ради статьи, но довольно послать и к Крылову. Тогда и вы, и типография будете избавлены от ночного бдения.

Посылаю вам письмо варшавского корреспондента ко мне и покорно прошу исправить опечатки. Как Пифагор превратился в Архимеда и Фермопилы – в термометры – не постигаю и никогда не постигну[998]. Николай Иванович в корректурах никогда не обращает внимания на смысл речи, но смотрит только на слова, выправляя даже грамматически и слова, приводимые в пример неграмматикальности. Следовательно, непременно нужно кому-нибудь из редакции смотреть за смыслом, поверять собственные имена и числа по оригиналу и даже считываться с кем-нибудь. О. Ф. Васильев весьма хорош для этого дела, он же знает хорошо грамматику.

Чрезвычайно прискорбно мне, что я здесь не получаю никакого известия от Николая Ивановича и о Николае Ивановиче! С бабами он великий охотник и мастер переписываться, а в старые годы писывал и ко мне довольно часто. А теперь… ни гугу! Ради бога, известите меня о его здоровье. Он намекал мне в своем единственном письме, что иногда страждет животом. В другом деловом письме не сказал о себе ни слова.

Молю Бога сохранить Вас здоровым, невредимым и столь же трудолюбивым и примерным, как теперь, на многие лета, на утешение ваших родителей и меня грешного, искренне и душевно вас любящего и уважающего, чем и заключаю мою грамотку

Ф. Булгарин.

11 сент[ября] 1850

Карлово

NB. У меня есть Варшавское письмо для «Пчелы», но я должен его выправить для ценсуры[999].

22

Любезнейший Павел Степанович!

Брат редактора газеты «Inland»[1000] известил меня, что из редакции «Северной пчелы» прислано в пользу сироты (см. № 202 «Сев[ерной] пчелы»[1001]) 15 руб. сер. от русских гвардейских солдат, в память ласкового приема в Дерпте. Если это правда – как же вам не напечатать об этом? Ведь это выше миллиона шереметьевского[1002]!

Не постигаю я, к чему напечатана глупейшая статья в № 203 «Сев[ерной] пчелы» «Несколько слов о русских журналах» с похвалами свинье Тургеневу[1003] – и вот смесь в № 206[1004]! О Радецком я уже говорил, будем обмануты его россказнями, раскаялся и закаялся, а письмо к издателям – без толку и без смыслу[1005]! Прекрасная иностранная смесь гораздо интереснее. Посмотреть бы, что за смесь в «Dörptesche Zeitung»! Как может Н. И. Греч принимать глупейшие стихи Бранта[1006]? Это стихотворный понос à la[1007] Хвостов! Пусть бы нес стихами в другие журналы.

Выезжаю я отсюда 26 и 27 сентября – не прежде. Нельзя и физически, и морально прежде выехать. До тех пор благоволите высылать и «Пчелу», и журналы. Прикажите Кузнецову взять по повесткам с почты и благоволите все удержать до моего приезда. Бранту решительно откажите с 1 октября. Оказался ослом! Ужели Н. И. Греч не может найти человека за деньги для описания выставки Вольн[ого] эк[ономического] общества? Ведь это важнее парижских и берлинских тряпок. Скажите ему это от меня, без всякой церемонии[1008].

Посылаю вырезку из «Дерпт[ской] газеты» – только для корректуры,