Я чувствую, что силы мои иссякают. Я слышу, как колотится сердце, отдаваясь в голове оглушительными ударами литавр и барабанов. Организм бунтует, не желая идти дальше. Болезнь точит меня, и я сопротивляюсь ей изо всех сил. Путь к границе кажется мне бесконечно долгим и безнадежным. Впереди какой-то силуэт. Но это зверь, на мгновение он останавливается, потом стремительно убегает.

Я сажусь на землю и теряю Бернда из виду.

— Райнхольд! — окликает меня кто-то, но я не отзываюсь. — Райнхольд!

— Да! — отвечаю я, и мой ответ больше напоминает стон, чем членораздельное слово.

— Возьми себя в руки! — говорит Бернд. — У нас еще есть время, а главное уже сделано!

Он говорит строго, без скидок на мое состояние. Бернд садится рядом, слушает мое тяжелое дыхание. Потом Бернд встает и помогает мне подняться. Мы идем дальше… Бернд то и дело останавливается, определяет направление ветра, потом снова тащит меня за собой, говорит со мной, подбадривает, ругает, обзывает трусом, и я иду, чувствуя, что силы у меня еще есть.

Когда мы оказались в лесу, я лег на землю, и Бернд укрыл меня своей курткой. Потом он тоже лег и тесно прижался ко мне. Так мы провели ночь в венгерском лесу.

Рассвет постепенно разогнал темноту, вернув меня к жизни. Бернд что-то сказал себе под нос и встал. Я остался лежать. Мне казалось, что меня опутала паутина, связавшая меня, словно коконом. Сознание блуждало где-то далеко, не в силах разорвать эту сеть. Из пут меня вырвал резкий окрик Бернда. Борьба не окончена; я тащусь по лесу вслед за Берндом. Может быть, он слышал пение ранних пташек — я не слышал ничего. Я не чувствовал, не воспринимал и не слышал ничего, все мои чувства притупились. Венгрия, вертелось у меня в голове, Венгрия. Пошатываясь, я делал шаг вперед, чтобы не отстать от шедшего впереди Бернда.

Движение давалось мне с большим трудом. Мы шли медленно, но сознание мое прояснилось, я постепенно начал понимать, где я нахожусь и что происходит.

Мы уже в Венгрии, мы перешли границу, я выстоял, выдержал переход. Теперь я смогу отдохнуть в каком-нибудь крестьянском доме — на сеновале, в коровнике — господи, да где угодно! Я поправлюсь. Наш путь продолжается, мы победили. Мы будем идти дальше, пока не дойдем до Германии!

— Бернд! — окликаю я товарища.

— Да? — отвечает он, обернувшись.

— Мы это сделали!

— Да, — говорит он и идет дальше. На его усталом лице проступает смесь веселья и серьезности. Встает солнце, в лесу становится светло, мы идем и идем все дальше и дальше. Мы уже в Венгрии…

Лес остается позади. Вокруг нас простираются луга и поля. Потом начинаются виноградники. Мы идем между вьющимися лозами, светло-зеленые листья обращены к солнцу, пьют его своими устьицами. Я оживаю, глядя на это.

Мы входим в деревню виноградарей.

Бернд стучится в дверь. Нас прогоняют. Прогоняют? Такого с нами еще ни разу не было.

Бернд стучится в другую дверь. То же самое. Но нам показывают дом, где нас примут.

Несколько секунд мы думаем. Я очень слаб и не могу двигаться дальше. Мы идем в указанный нам дом. Нас дружелюбно принимают, дают нам поесть. Общаться нам практически невозможно, но хозяева сразу поняли, что мы немцы, и этого оказывается достаточно. Вскоре выясняется, что я болен. Дочь хозяина, цветущая юная девушка, кладет ладонь на мой пылающий лоб. Лихорадка! Это я понимаю. Девушка начинает трогательно за мной ухаживать. Она кладет мне на грудь компресс, но я едва ли могу заметить и оценить ее доброту. Сознание и силы покидают меня. Я просто больная развалина. Только в хлеву до меня доходит, что теперь у меня одна задача — выздороветь. Меня укрывают огромной кучей соломы. Бернд слегка ее утрамбовывает, добавляет еще.

— Ты должен потеть, — говорит он мне. — Только потеть. Будешь потеть — выздоровеешь завтра или после завтра.

Только бы он оказался прав! — думаю я, лихорадка окутывает меня, обнимает, кружит, как мельница… Ах, мельница… Мой дорогой товарищ, осторожно ступая, уходит в дом. Мельница, да, мельница, лесопилка, доски, компас… виноград — все путается у меня в голове…

Я поправлюсь?

Да, но не здесь. Я пролежал под соломой два часа, а потом нам пришлось покинуть гостеприимный кров и идти дальше.

— Русские! Русские! — крикнул вошедший в хлев крестьянин.

Он говорит еще что-то, в чем-то нас убеждает, требует. Все это может означать только одно — нам надо как можно скорее убраться отсюда. Я выбираюсь из-под соломы и не могу понять, что это за напасть. Что это было: безумие, обман, помешательство? Что происходит? Я бежал, бежал по какому-то нереальному фантастическому миру; я был трупом, в котором внезапно вспыхнула жизнь, зажженная страхом. Прочь отсюда, в поля, в луга. Бернд, словно тень, неотступно бежал рядом.

Только потом я узнал, что мы шли до вечера, что я то и дело падал на землю, и Бернд обмахивал меня курткой. Я стонал и бредил, совершенно не понимая, что происходит и где мы находимся. Не знаю, действительно ли все было так, но почему должно было быть иначе? Я был болен и перестал владеть собой. Я был не в своем уме, я был при смерти, издыхал среди полей, и я бы умер, если бы рядом не было Бернда. Это я знаю точно.

Выздоровел я у одного овчара.

Два дня я трупом провалялся под шерстяным одеялом среди овец. На третий день я встал и смог наконец проглотить предложенную мне еду. Я окончательно пришел в себя и узнал подробности нашей эпопеи, о которых рассказал мне Бернд. Он не мог даже предположить, что русские нападут на наш след. Предательство, подлость и угрозы враждебно настроенных соседей не оставили нашему гостеприимному хозяину иного выбора. Он был вынужден нас выгнать. Короче, нам не оставалось ничего другого, как быстрым шагом покинуть деревню. Довольно далеко от нее нам посчастливилось найти уединенный дом пастуха. Он и его семья приняли нас, позаботились и обо мне. Здесь, в его доме, у печки, победил я свою болезнь. Здесь не было злых соседей, дом одиноко стоял под синим венгерским небом.

Я знаю об этом только со слов Бернда, ибо все события предшествующих дней я помнил отрывочно, с большими пропусками — как тяжелый кошмарный сон.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Лучше, — ответил я ему.

— Смотри! — говорит Бернд и протягивает руку в сторону подстилки, на которой я лежал.

Что он хочет мне показать? Я замечаю лежащий возле моего одеяла массивный корень странной формы. Я наклоняюсь и поднимаю его с земли. Корень выглядит как маленький кобольд. Несомненно, я держу в руке знахарский амулет, корень мандрагоры.

— Ты с ним спал, — говорит Бернд.

Я начинаю понимать: на мою болезнь благотворно повлияли волшебные, темные силы природы; они изгнали из меня недуг! Я нашел там еще дроздовник и собачью мяту. Древние народные поверья тоже помогли мне поправиться!

Во второй половине дня пришли гости из отдаленной усадьбы. Это была немецкая супружеская чета! Муж был родом из Трансильвании, его жена — немкой из Германии. Она приехала сюда несколько месяцев назад вместе с мужем со своей родины — из пригорода Дрездена.