Как я уже говорил, Мексика произвела на Анну Павловну и на всех нас чарующее впечатление. Успех спектаклей был громадный. Анне Павловне передали, что президент желает с ней познакомиться. Приехав в президентский дворец, мы были сейчас же приняты. Но мы были удивлены и разочарованы, увидев самого президента Карранса. Мы себе представляли, что президент Мексиканской Республики должен быть настоящим смуглым мексиканцем с жестоким властным лицом, в необыкновенном мундире, расшитом золотом, а вместо этого увидели настоящего немецкого профессора, – лысого, с большой седоватой бородой и в очках.

Президент оказался очень добродушным, говорил, как ему понравились танцы Анны Павловны, и высказал сожаление, что не может бывать чаще на спектаклях. Он спросил Анну Павловну, понравилась ли ей Мексика, – и она ответила, что она в восхищении.

– А что больше всего вам понравилось? – спросил президент.

– То, что вы отменили бой быков, – не задумываясь, ответила Анна Павловна.

В дальнейшем разговоре Анна Павловна выразила сожаление, что волнения в стране не позволяют нам поехать в другие города, о которых мы много слышали. К этому Анна Павловна прибавила, что сама она не побоялась бы отправиться в путь, но ввиду отказа американского консула в разрешении ехать бывшим в нашей труппе американкам мы должны отменить свою поездку.

– Подождите года два, – сказал президент, – и вы увидите, что Мексика будет самой спокойной страной. Тогда вы из Европы будете приезжать к нам на отдых.

Увы, через два года после нашего свидания президент Карранса был убит, а бои быков были разрешены новым президентом.

За свою артистическую жизнь Анне Павловне пришлось познакомиться со многими выдающимися людьми самых разных профессий и положений. По свойству натуры Анны Павловны на нее наибольшее впечатление производили личности, достигшие высшего положения благодаря собственному уму, энергии и таланту или поставившие своим идеалом служение на пользу человечества.

Лет семь или восемь тому назад, во время нашего пребывания в Нью-Йорке, наши знакомые предложили Анне Павловне познакомиться с Томасом Эдисоном. Мы приехали в Вест-Оранж, маленький городок, где жил великий изобретатель, и посетили его сначала дома, а потом пошли в здание, где находится его лаборатория и рабочий кабинет.

Там мы познакомились с тремя из его постоянных помощников, рассказавших Анне Павловне, как работает Эдисон, как каждый час его жизни точно распределен, и когда опыты, сопровождающие какое-нибудь из его изобретений, подходят к концу, он совершенно переселяется в свой рабочий кабинет, там и ест, спит. Нам показали скромную кушетку, на которой он спал по несколько часов в течение шестнадцати суток, заканчивая одну из последних своих больших работ. Анна Павловна высказала ему свое удивление и восхищение такой необыкновенной энергией и настойчивостью в достижении своей цели. Какая нужна воля, чтоб в такие годы лишать себя даже простого комфорта? Эдисон, ласково смеясь, ответил:

– А разве вы для ваших достижений не делаете того же самого?

Очень хотелось Анне Павловне познакомиться с Рабиндранатом Тагором, личность и альтруистическая работа которого ее интересовали давно и серьезно. Будучи в Калькутте, она написала Тагору, спрашивая его, нет ли среди его поэм подходящего сюжета для балета, который она намеревалась поставить из индусской жизни.

Тагор любезно прислал ей одну из своих вещей с указанием, что она ему кажется подходящей для целей Анны Павловны, и пригласил ее приехать к нему, чтоб переговорить лично. К сожалению, место, где живет Тагор и где находится его школа, отстоит от Калькутты в расстоянии ста миль и туда Анне Павловне не удалось собраться.

Среди великих артистов Анна Павловна любила больше всего Дузе, – искренность, простота, глубина и сила ее игры всегда на нее сильно действовали. Я пользуюсь случаем, чтоб привести здесь слова Дузе об Анне Павловне. На слова одного господина, сказавшего ей после ее спектакля, что ее голос унес его в волшебный мир, – Дузе ответила: «Вероятно, потому, что я вчера видела эту волшебницу Павлову и только о ней и думаю».

Федор Иванович Шаляпин, его дочь Дасия и Анна Павлова. 1926 г. С великим певцом балерину связывала многолетняя дружба

Из музыкантов самое сильное впечатление на Анну Павловну производил Артур Никиш. Сила его личности, передаваемая им оркестру, чувствовалась Анной Павловной особенно ярко и глубоко. Несколько раз ей пришлось встречаться с Никишем в России и за границей. Оба питали друг к другу большую симпатию и всегда были рады случаю встретиться опять. Помню, как однажды после балета «Тщетная предосторожность» Никиш пришел в уборную к Анне Павловне и рассказал ей, как он был сегодня вдвойне растроган.

– Во-первых, – сказал он, – вашей игрой и танцами. Во-вторых, далекими воспоминаниями.

– Какими воспоминаниями? – удивленно спросила Анна Павловна.

И Никит ответил:

– Я играл этот балет много раз, когда был еще второй скрипкой в оркестре в Вене.

Вздохнув, он прибавил:

– Я был тогда молод.

Особая любовь у Анны Павловны была к цветам. Необыкновенная грация, отличавшая Анну Павловну в танцах, никогда не покидала ее и в жизни. Каждое ее движение было преисполнено прелести очаровательной, потому что она соединялась с самой простотой. Не могло быть радости тоньше, чем наблюдать, как Анна Павловна обходила свой сад. У нее была своя, какая-то неповторимо-изящная манера целовать любимые цветы, – других она лишь слегка касалась рукой.

Какие цветы она больше всего любила?

Несомненно, полевые, может быть по воспоминаниям своего детства. При наших постоянных скитаниях, при нашей жизни в больших городах, ей редко приходилось видеть настоящие поля, но когда это случалось, она радовалась, как дитя.

В 1928 году, после ее отдыха в Италии, мы решили поехать через озеро Гарда в область доломитовых гор итальянского Тироля. Около маленького озера Кареси, на высоте две тысячи метров, выстроен роскошный отель, окруженный доломитовыми горами необыкновенной красоты, удивительными по своим тонам и эффектам освещения. Анна Павловна восторгалась всем, но самая большая радость ожидала ее впереди, когда мы пошли гулять в горы и очутились в полях, сплошь покрытых цветами. Я как-то читал про знаменитого американского ученого-естествоведа, натуралиста Мюира, который оказал большие услуги изучению американской флоры, – его именем назван один из национальных парков, в память об его необыкновенной любви к цветам и растениям. Командированный американским правительством для изучения Аляски, он приехал туда и начал свои изыскания. Помощники Мюира, сопровождавшие его в этой поездке, рассказывают в своих записках, как, поднявшись на горы и увидев цветы своих родных полей, он опустился на колени и стал целовать землю. Об этом я вспоминал, любуясь радостью Анны Павловны. Она переходила с одного места на другое, находила и называла по имени родные цветы, которых не видела с Лигова. Тут были какие-то особые колокольчики, и мелкие розовые цветочки, и маргаритки, и лесные фиалки, и еще много других. Всех их она знала по памяти.