Тамара отложила записку в сторону, стала вытаскивать из бархатных недр шкатулки прохладную тяжесть камней, вправленных в тонкую вязь золотой сетки, — что-то сложное, хитро перекрученное, с длинными подвесками и асимметричным рисунком. Не слишком рассматривая, наскоро разбиралась с застежками, вешала на шею, вдевала в уши, защелкивала на запястьях, нанизывала на пальцы. Камни и металл сразу согревались, пригревались на ней, приживались. Она никогда не носила таких украшений, она вообще не носила никаких украшений, но эти будто принадлежали ей давным-давно, будто уже знали тепло ее кожи, будто лежали и ждали, когда она их опять наденет. Зеркала в ее «рабочем кабинете» не было, она вышла в прихожую, включила все светильники, которые там были, и нерешительно уставилась в зеркало. Да… Со старым спортивным костюмом весь этот изыск смотрелся довольно странно. А правда — в чем же она пойдет завтра? Она так и не занялась своим гардеробчиком. У нее по-прежнему были те же офисные костюмы, дорогие и невыразительные, те же строгие юбки и еще более строгие блузки — униформа бизнес-леди.

— Мне не с чем это носить, — сообщила Тамара своему отражению. — Дожила.

Отражение скроило сочувственную мину и согласно кивнуло.

— С белым платьем, — прозвучал голос Николая у нее за спиной. — У тебя белое платье есть.

Она оглянулась, смущенная тем, что он застукал ее за… вот за этим. Николай стоял в проеме двери, ведущей в гостиную, и с каким-то странным выражением смотрел на нее.

— У меня нет белого платья. — Тамара отвела глаза и почему-то прикрыла рукой сверкающую тяжесть ожерелья. Но на руке точно так же сверкали широкий браслет и два вычурных перстня, и она опустила руку.

— Есть белое платье. Ты просто забыла. Не носила — вот и забыла. Длинное такое.

А правда, забыла. Года три назад Ленка навязала ей платье, которое купила себе, но промахнулась на размер. Или просто поправилась слишком быстро. Длинное льняное чуть кремовое платье Тамаре нравилось — теоретически. Надевать его было некуда, для всяких презентаций оно было вызывающе простым, для работы — слишком светлым, для лета — слишком длинным, а в гости надевать было жалко — обязательно вином зальют или кетчупом заляпают. И туфли подходящего оттенка у нее были, новые, но вполне удобные туфли, она в них целый день может продержаться.

— А… что это? — прервал ее размышления Николай, глядя на нее все с тем же странным выражением. — Ты вроде никогда бижутерию не носила. Недавно купила, да?

— Это не бижутерия, — вздохнула она. — И я не покупала…

Но больше ничего сказать не успела — в замке щелкнул ключ, входная дверь распахнулась, и в квартиру влетела Наташка, чуть не сбив мать с ног.

— Ух ты! — заорала она, восторженно тараща глаза, и пошла вокруг Тамары, как вокруг скульптуры на выставке. — Ничего себе! Ма, ты где эти феньки оторвала? Почем брала? Дашь поносить?

— Нипочем не брала. Это подарок. — Тамара обиделась на «феньки». — Ишь ты, поносить ей… Может, тебе еще и «мерседес» хочется?

— А кто подарил? Ну, дай разок надеть! — не унималась Наташка.

— Юрий Семенович, — не сразу ответила Тамара и, заметив, как Николай с Наташкой непонимающе переглянулись, стала объяснять, путаясь в словах: — То есть он не дарил… Он хотел подарить, но не успел… Это его юрист мне передал, уже потом, когда Юрий Семенович умер… Я не хотела брать — зачем мне? Но Михаил Яковлевич, юрист, говорит, что это подарок…

— Значит, это не бижутерия, — сказал Николай, повернулся и скрылся в глубине квартиры.

— Не стекляшки, да? — Наташка еще больше вытаращила глаза. — Ма, так это страшные деньги! Это какие камни?

— Топазы. — Тамара поглядывала в ту сторону, где скрылся Николай, и чувствовала себя виноватой. — Они просто все разные — светлые, темные… А так — все топазы. И золото разное — червонное, обычное, зеленое… А так — все золото. В шкатулке паспорт, или сертификат, или не помню, как это называется. Там все написано: из чего сделано, и как называется, и сколько весит…

— Ма, ты за Юрия Семеновича замуж собиралась, да? — вдруг спросила Наташка.

— Нет, — быстро ответила Тамара. — В том-то и дело, что не собиралась я за него замуж!

И тихо заплакала, стаскивая с себя все эти разноцветные топазы в разноцветном золоте, и они сразу остывали, отвыкали от нее, становились чужими и почти незнакомыми в блестящей кучке на подзеркальном столике.

Наташка сгребла эту блестящую кучку, поволокла мать в кухню, бубня что-то одновременно жалобно и сердито, усадила ее за стол, села напротив и строго приказала:

— Рассказывай.

И Тамара рассказала ей и про то, как она боялась нажить себе такого врага, и как не хотела, чтобы он приезжал, и как, проснувшись от ночного кошмара, позвонила ему на сотовый — по ошибке, не ему она хотела позвонить! А Юрий Семенович погиб именно из-за этого, из-за ее ошибки! А потом она получила его подарки — уже после его смерти… Ужас…

— Ужас, — горячо согласилась Наташка. — Кошмар! Просто триллер какой-то! Фантастический! Молчание ягнят! А ты тут при чем? Ты тут совершенно ни при чем. Это все судьба.

Наташка и не думала утешать мать, она ей даже не сочувствовала. А чего сочувствовать-то? Это все судьба. И все, тема исчерпана.

— Ты и правда ни в чем не виновата. — Николай опять стоял в дверях, прислонившись к притолоке.

Ну вот, теперь и он все знает. Сначала — Ленка и водитель Сережа, от которых, как ни странно, ни слова дальше не пошло, потом — тот капитан, которому она попыталась все рассказать, но он всерьез не отнесся к ее словам и даже протокол не стал составлять, теперь и Наташка с Николаем все знают, а уж Наташка-то обязательно Анне доложит… Но почему-то это не тревожило, а успокаивало. Наверное, давно надо было все рассказать близким людям. Хотя бы для того, чтобы услышать, что она ни в чем не виновата, а виновата судьба.

— Спасибо, — серьезно сказала Тамара, насухо вытирая ладонями мокрое лицо. — Виновата, не виновата… Теперь уж никто точно не знает. Просто я… замучилась совсем. Думаю, думаю… Может, он мне ничего не дарил бы, если бы остался жив.

— А он знал, что ты за него замуж не собиралась? — как следует поразмышляв над ее заявлением, спросила Наташка.

— Знал. — Тамара заметила, что опять почему-то поглядывает на Николая. Как будто отчитываться перед ним должна. Что это с ней? Они же развелись, стало быть, чужие… — Мы даже говорили об этом, и даже два раза. Чуть не поругались.

— Да ну, не бери в голову, — легкомысленно сказала Наташка. — Все равно подарил бы. Что ему три кило каких-то топазов? Не бриллианты же!

Тамара махнула рукой, промолчала и отвернулась к окну. Вот о записке Юрия Семеновича она уж точно никому рассказывать не хотела.

— Да хватит уже, — произнес Николай, отлепился от притолоки и пошел к плите, чайник ставить. — Хватит сердце рвать, не виновата ты ни в чем, и вот это все имеешь право носить. Если хочешь. Завтра и надень. С белым платьем. Красиво будет, бабы обзавидуются. Мать, ты бы сейчас все примерила, а? А мы с Наташкой полюбуемся.