— Дом бросать нельзя. Если им не заниматься, он через несколько лет умрет. Весной и осенью там обязательно проводили профилактику: отопление, освещение, водопровод… Ремонт мелкий… Все необходимое. Если он вам не нужен — лучше продайте. Но у дома обязательно должен быть хозяин.

В ближайшие выходные Михаил Яковлевич сам отвез ее туда. По пути заехали за Веркой, той самой, ленивой, которая только цветы поливает. Наверное, Верка была не такой уж ленивой — в доме был идеальный порядок, стерильная чистота, цветы наслаждались жизнью, но все равно чувствовался какой-то холодок необитаемости, печаль пустоты и бесприютности. Тамара зябко поежилась, глядя в безупречно вычищенный камин, ленивая Верка заметила это и с готовностью затараторила:

— Я тут все время топлю, и на прошлой неделе протопила, и сегодня вот тоже собиралась… Тепло уже, чаще-то не надо, а зимой каждый день топила, приходила — и топила, часа по три сидела, а как же, пока все прогреется! А потом надо ж котел потушить, проверить все, и батареи, и все, раньше-то не уйдешь… И убираюсь все время, хоть и нет никого, а пыль все ж летит, и откудова она летит? Я уж золу-то всю выгребла, это первым делом, а как же… И водой все помыла, три раза воду меняла — все черная и черная. Но уж домыла до ума, вы не сомневайтесь. Вон хоть тряпочкой протрите — нету там золы! Я и плиту на кухне отчистила, она залитая была вся, плита-то, и заварилось все коркой — страсть! Я уж ее чистила-чистила, чистила-чистила… А как же! И туалет все время кипятком проливаю, каждую неделю, как мне и говорено. Накипячу целую выварку — и разом туда. Ведра четыре будет, в выварке-то. Я уж и к оврагу бегала, труба-то от туалета в овраг идет. Чистая идет, вы не сомневайтесь. Я за порядком смотрю, а как же. Семеныч довольный был, не жаловался. Деньги платил. Вы-то мне платить будете?

— Да, конечно. Вы тут все очень хорошо… Спасибо. А как бабушка Марья живет? У нее все в порядке? — Тамара оторвалась от созерцания пустого камина. На что там смотреть? Даже золы нет.

— А как живет? — весело удивилась Верка. — Лучше всех живет! Чего ей сделается, бабке Марье-то? Все бегает, все звенит да своих гоняет. К ней в этот раз много своих понаехало, полный дом, так она и командует вовсю, раз есть кем командовать. В саду работы — не приведи господь, сад-то у нее какой… И строить опять что-то затеяли, это все внуки ее, неймется им. Вот она и звенит на них с утра до ночи. Она такая, бабка Марья-то. Собака у нее ощенилась, тоже забот еще… Собака-то не простая, с ней хуже, чем с человеком, возня одна. Кроме бабки Марьи не подпускает никого, нервы у ней…

Верка засмеялась, и Тамара засмеялась, живо вспомнив, как звенит бабка Марья и как мерцают и переливаются голубые складки Сузи.

— Я к ним схожу, — решила она. — Вера, Михаил Яковлевич, вы тут поговорите пока, о чем надо, а я к бабушке Марье сбегаю.

— Да зачем бегать-то? — отозвался Михаил Яковлевич. — Я отвезу. Мы уж тут все обговорили, да, Вера? Как платили — так и будем платить, к работе претензий нет. Мастеров я потом пришлю, тут всегда одна бригада работает, люди проверенные, надежные. Если что-то переделать захотите, изменить, новое что-нибудь сделать — вы им сами скажете, а смету Юлия Павловна составит, я проверю, это порядок такой…

— Да нет, — сказала Тамара. — Я ничего переделывать не хочу. Мне и так все нравится. Всегда нравилось…

Вот с этого момента она поняла, что этот дом ей нужен. Нравится он ей, и всегда нравился, и бабка Марья рядом живет, и Сузи ощенилась… И бабка Марья, встретив ее, как родную, убедительно звенела своим детским голоском с командирской интонацией:

— Ты всех своих сюда привози, тут благодать, тут земля! Такой домина — он для семьи, для детей, разве ж это дело — пустому стоять? Я тебе картошки дам, посадишь хоть пару соток… Оно, конечно, поздновато уже, да хоть молоденькой картошки летом поешь…

И Сузи, несмотря на нервы, позволила Тамаре подойти, погладить по бархатным складкам, и даже потрогать четырех невыносимо смешных щенков, хоть и смотрела при этом с хмурой бдительностью и даже свою железную лапу на руку Тамаре положила. На всякий случай. Дружба дружбой, но вот это — мое.

— Я к тебе своих детей привезу, — шепотом сказала Тамара. — Можешь трогать их сколько хочешь. Даже языком лизать.

Сузи лапу с ее руки убрала, но выражение на своей складчатой морде состроила такое, что ясно было: зачем ей чьи-то чужие дети? Тут вон своих бы прокормить… Темно-синие комочки мятого бархата возились у материнского живота, отталкивали друг друга, с сопением раздвигали носами голубые складки и со свистом принимались сосать. Тамаре страстно хотелось, чтобы это увидели «все свои». Это с ней постоянно бывало: если ей что-то нравилось — книга, фильм, копченая рыбка или вот Сузи, например, — ей просто позарез надо было, чтобы и другие это прочитали, посмотрели, попробовали, познакомились… От этого удовольствия, казалось, становилось еще больше.

Через неделю она привезла на дачу всех своих: в одной машине — все семейство Анны и Николай, в другой, которую вел ее водитель Сережа, — Наташка с подружкой Оксанкой и сама Тамара с подружкой Ленкой. Тамаре было неудобно, что она попросила водителя поработать в выходные, всю дорогу она то извинялась, то приглашала на дачу всю Сережину семью хоть на все лето, то упрекала Наташку за то, что та до сих пор не получила права, хоть и гундела о спортивной машине.

— А сама? — весело огрызалась Наташка. — Сама давно бы научилась! А то все время то на казенных машинах ездишь, то на тете Лене!

— На мне поездишь, — бормотала Ленка, зевая и сонно щурясь в окно. — Вот сегодня не выспалась — и все, не сяду за руль, хоть ты меня стреляй.

— Это правильно, — солидно говорил Сережа. — Это очень серьезно. С недосыпу за руль нельзя.

Оксанка незаметно гладила замшевую обивку сиденья и завистливо косилась на Ленку — у той, как всегда, на каждом пальце было по кольцу, да еще и в ушах сверкали бриллианты. Бриллианты были липовые, но Оксанка, конечно, об этом не догадывалась. В их семье самой большой драгоценностью было обручальное колечко матери и старый серебряный портсигар, который остался от отца, умершего два года назад «от сердца» на сорок шестом году жизни. Не поступив на юридический, Оксанка пошла торговать на рынке растворимым кофе и зеленым горошком. Надеялась заработать на платное отделение, если опять не пройдет по конкурсу. Давно следовало бы что-то сделать для нее, подумала Тамара со стыдом. Сто лет она эту Оксанку знает, а до сих пор в голову не пришло. Зажралась ты, мать. Забыла, как в Оксанкины годы штопала единственную пару капроновых чулок и оглядывалась на женщин, которые носили чернобурку. В то время такое пережить еще можно было, а в наше время девочкам, носящим секонд-хенд, опасно украдкой гладить замшевые обивки чужих машин. Да и Наташка тоже хороша: спортивную машину она хочет, а лучшей подружке — хорошо, если сумку какую-нибудь подарит или сапоги.

Настроение у Тамары улучшилось только тогда, когда они наконец доехали, когда все наохались и наахались, разглядывая дом снаружи, а потом разбрелись по всему дому и охали и ахали из всех углов. Николай с Сережей тут же занялись мангалом, Ленка активно обживалась на кухне, Анин Олег сразу врос в компьютер в кабинете на втором этаже, Анна с Женькой отправились гулять на солнышке, Наташка зарылась в книжные шкафы, а Оксанка, краснея и сияя глазами, попросила у Тамары разрешения покопаться в саду.