Она кивнула.

– Как он был одет?

– В кожаную куртку и джинсы.

– На какой машине он приехал?

– Я не знаю, как она называется. Красная и низкая. Спортивный автомобиль. Очень шумная выхлопная труба.

– Хорошо, – сказал я.

Мы с Саммер переглянулись и направились к двери.

– Мой муж вернется? – спросила она.

Я представил себе Трифонова таким, каким в первый раз его увидел. Шесть футов и шесть дюймов, двести пятьдесят фунтов, бритая голова. Широкие запястья, сверкающие глаза и пять лет с ГРУ.

– Очень сильно в этом сомневаюсь, – ответил я.

Мы сели в «хаммер». Саммер включила двигатель. Я повернулся назад и заговорил с Трифоновым сквозь проволочное заграждение.

– Где вы оставили ее мужа? – спросил я.

– На дороге в Уилмингтон, – ответил он.

– Когда?

– В три часа утра. Я остановился у телефона-автомата и позвонил в «девять-один-один». Однако я не назвал своего имени.

– Вы провели с ним три часа?

Он задумчиво кивнул.

– Я хотел, чтобы он хорошо меня понял.

Саммер выехала со стоянки трейлеров и повернула на запад, а потом на север в сторону Уилмингтона. Мы проехали мимо туристической рекламы на окраине и стали искать больницу. Через четверть мили мы ее увидели. Здание было двухэтажным и имело въезд с широким навесом для машин «скорой помощи». Саммер припарковала «хаммер» на стоянке, зарезервированной для кого-то с индийской фамилией, и мы вышли. Я отпер заднюю дверь, выпустил Трифонова, снял с него наручники и положил в карман.

– Как фамилия этого типа? – спросил я.

– Пиклес, – ответил Трифонов.

Мы втроем вошли в больницу, и я показал сидевшему за стойкой санитару свой жетон. На самом деле он не дает никаких привилегий в мире гражданских людей, но санитар отреагировал так, словно я обладаю неограниченной властью. Впрочем, почти все гражданские ведут себя подобным образом, увидев жетон.

– Меня интересует раннее утро пятого января, – сказал я. – Где-то после трех часов. Вы кого-нибудь принимали?

Санитар перебрал несколько алюминиевых дощечек, стоявших в стопке справа от него. Вытащил две из них и посмотрел на меня.

– Мужчина или женщина?

– Мужчина.

Он поставил одну из дощечек обратно, а вторую положил перед собой.

– Джон Доу,[26]– сказал он. – Нищий без документов и страховки, утверждает, что его зовут Пиклес. Полицейские нашли его на дороге.

– Это наш парень, – сказал я.

– Ваш парень? – удивился он, глядя на мою форму.

– Возможно, мы сумеем оплатить его счет, – сказал я.

Это ему понравилось. Он посмотрел на стопку дощечек, словно подумал: «Один есть, осталось еще двести».

– Он в послеоперационном отделении, – сказал санитар и указал в сторону лифта. – Второй этаж.

Он остался за стойкой. Мы втроем поехали наверх. Вышли из лифта и, глядя на указатели, пошли в послеоперационное отделение. Медсестра у двери остановила нас. Я показал ей свой жетон и сказал:

– Пиклес.

Она махнула рукой на закрытую дверь на противоположной стороне коридора.

– Только пять минут, он в очень плохом состоянии.

Трифонов улыбнулся. Мы вошли в тускло освещенную палату. На постели лежал мужчина. Он спал. Я не смог определить, какого он роста, поскольку он весь был покрыт гипсом. Ноги поставлены на вытяжение, на коленях повязки, которые используются при огнестрельных ранениях. К длинной осветительной панели, находящейся на уровне глаз, прикреплены рентгеновские снимки. Я включил свет и посмотрел. На каждом снимке имелась дата и подпись: «Пиклес». Я нашел снимки рук, ребер, груди и ног. Человеческое тело содержит около двухсот десяти костей, и у меня сложилось впечатление, что большая их часть сломана. Больнице пришлось изрядно раскошелиться только на рентгеновские снимки.

Я выключил свет и дважды стукнул по ножке кровати. Лежащий на ней человек зашевелился и проснулся. Его глаза постепенно приспособились к тусклому освещению – и тут он увидел Трифонова. Другого алиби Трифонову не требовалось. В глазах мужчины отразился бесконечный ужас.

– Вы оба выйдите за дверь, – приказал я.

Саммер вывела Трифонова из палаты, а я подошел к постели.

– Как поживаешь, болван? – спросил я.

Парень по имени Пиклес сильно побледнел. Он потел и дрожал под слоями гипса.

– Это сделал тот человек, – сказал он. – Тот, который только что был здесь. Это все он.

– Что он с тобой сделал?

– Выстрелил мне в ноги.

Я кивнул. Посмотрел на повязки для огнестрельных ранений. Трифонов выстрелил ему в коленные чашечки. Два колена, две пули. Два недостающих патрона в обойме.

– Спереди или сбоку? – спросил я.

– Сбоку, – ответил он.

– Спереди хуже, – заметил я. – Тебе повезло. Впрочем, ты этого не заслуживаешь.

– Я ничего не делал.

– Неужели? Я только что видел твою жену.

– Иностранная сука.

– Не говори так.

– Это все ее вина. Она не хотела делать то, что я ей велел. Женщина должна слушаться мужчину. Так написано в Библии.

– Заткнись, – сказал я.

– Вы что, ничего не собираетесь делать?

– Собираюсь, – ответил я. – Смотри.

Я взмахнул рукой, словно собирался согнать с простыни муху. И несильно ударил его по правому колену. Он закричал, а я направился к двери. Когда я вышел из палаты, сестра посмотрела на меня.

– Он в очень плохом состоянии, – объяснил я.

Мы спустились вниз на лифте и вышли через главный вход, что позволило нам больше не встречаться с дежурным санитаром у стойки. До «хаммера» мы шли молча. Я открыл заднюю дверцу для Трифонова, но прежде, чем он забрался внутрь, протянул ему руку.

– Приношу свои извинения, – сказал я.

– У меня будут неприятности? – спросил он.

– Только не от меня. Я всегда уважал таких парней, как ты. Но тебе повезло. Ты мог бы повредить бедренную артерию, и он бы истек кровью. Тогда все было бы по-другому.

По его лицу промелькнула улыбка. Он сохранял спокойствие.

– Я прошел пятилетнюю подготовку в ГРУ, – сказал он. – Я знаю, как убивать людей. И что нужно делать, чтобы они остались живы.