одна, гнала к чертовой матери разных прилипал, стаканом пила водку и оплакивала себя. На такси приехала домой, еле вылезла. Думала, бить будут. Не били. Но пьяный вечер превратил полет в муку — за все надо расплачиваться, за отчаянье тоже. Шесть часов полета сделали из похмельной Вальки совершенную развалину. Она не выходила из самолета при посадках в Минводах и в Магнитогорске, а когда прилетели в Красноярск, спускалась по трапу, повиснув на руках проклятого Гурама. Он усадил ее ждать в зале, обругал и побежал доставать билеты до Магадана.

Говорят, клин клином вышибают. Неправда это. Вчера она пошла в ресторан, чтобы залить тоску по несбывшимся надеждам. Ничего она не залила. Вместо одного клина два вонзились: прежняя тоска и свежее похмелье. Еще и в самолете укачало. Муки! Тошнит, всю выворачивает, зал туманится в глазах, и в тумане мерещится Костя… Ой, Костя, милый!

Прибежал Гурам. Билетов на сегодня не достал, только на завтра. Мест в аэропортовской гостинице нету. Но он постарается добыть. Пускай Валька сидит, никуда не уходит, а то он ей вправит мозги. И ушел. Дурак! Куда ж она уйдет? Деньги отобрали, паспорт у Гурама, сама вся развинтилась.

— Вам нехорошо? Бедняжка, вы совсем больны! — Склонилось над Валентиной участливое женское лицо, легла на лоб прохладная ладонь. — Да у вас температура!

— Попить бы…

Женщина принесла бутылку газировки. Валентина попила, но ее еще больше затошнило. Женщина помогла дойти до туалета, а потом привела в зал, усадила.

— Милая, так ведь нельзя, надо врача. Сидите, я схожу, найду.

Болит голова, болит. Вот бы нашли врача, и он отправил бы в больницу. Лежать, не думать, не лететь в Магадан. Гурама не видать. Еще лучше — умереть бы… Костя потерян теперь. Для чего жить? Ну, больница, а потом? Гурам дождется, и полетят они дальше. Ох, как хочется пить, как плохо… Что там прохладное под рукой? Сумка?

Боль и тошнота отступили: выход? Женщина ушла искать врача, оставила сумку и чемодан. Что в них? Все равно что, лишь первое время перебиться, а главное, уйти от Гурама, от Хозяина, от всего, что измучило… Рискнуть в последний раз, чтобы уйти, уйти, перебиться, начать жить иначе… Женщина ушла за врачом для Валентины. Какая гадость! Но это единственный выход! Прости меня, женщина, ну прости, ничего лучшего мне не придумать…

Ее задержал милиционер, когда садилась в троллейбус. Вину Красилова признала — чего уж тут не признавать. Пускай судят, сажают — это выход. Она ушла от Гурама и Хозяина. Пускай колония — ведь Костя все равно потерян. И еще так стыдно перед той женщиной. Валентина сказала ей: «Простите». Но та не поняла и все смотрела удивленно: как можно на добро ответить подлостью? Разве объяснишь… А следователю никаких затруднений: все признала. Насчет кражи. О другом — промолчала. Боялась? Или еще держал в лапах блатной обычай: своих не выдавать? Ненавистные Гурам и Хозяин, те, которые передавали Вальку из рук в руки, как собаку, те — свои. Следователи — чужие. И Красилова молчала. Пока «гражданка следователь»… пока Наталья Константиновна не сказала: «Костя Гурешидзе надеялся, приносил вам тюльпаны…» Да если бы и про Костю не упомянула, Валя рассказала бы Наталье Константиновне все, чтобы не носить в себе тайным грузом эту грязь. Ведь Наталья Константиновна как с человеком с ней, как женщина с женщиной говорила, самую душу поняла. А прежде-то кому Валькина душа нужна была? Леонтию Иванычу? Гураму? Этим лишь бы Валькино тело к своим надобностям подогнать… Так кто же свой, кто чужой Вале?..

24

Из последнего слова подсудимого Чачанидзе Л. И.:

— …Что касается золота, признаю. Но вот гражданин прокурор сказал, что я вовлек в преступную деятельность Адамию и Красилову — тут я не согласен. Гурама Адамию вовлекать не нужно было, он сам к деньгам стремился, искал. Покажи рубль — Гурам твой слуга будет. Но Красилова… Она воровкой была — я ее исправил! Умыл, одел, культурным человеком сделал. И чем за добро отплатила! Чужой женщине, которая для нее копейки не потратила, следователю, Красилова говорила: Чачанидзе такой-сякой!

Анатолий Трофимов

ЧЕРТОВА ДЮЖИНА

Повесть

1

В дежурную часть райотдела сержант из патрульного наряда привел чистенького, седенького, пьяненького и злого-презлого старичка.

— Вот, хулигана доставил, — доложил сержант.

— Ко-го-о? — удивился дежурный лейтенант, с недоверчивым интересом посматривая на гражданина в аккуратном пиджачке и отглаженных брючках. Старичок явно не соответствовал данной ему характеристике.

Сержант поспешил внести ясность:

— Скандалище поднял. Лоточницу вот так, — растопыренной ладонью показал, как берут за горло. — Едва ей кислород не перекрыл.

Старик пытливо поглядел на дежурного лейтенанта, увидел в его веселом прищуре полное недоверие к докладу сержанта и пригасил вспыхнувший было гнев. Покосился на своего конвоира и укорчиво покачал головой.

Это заставило сержанта повторить доклад уже не так уверенно и в несколько измененном виде:

— Пирожком в лицо тыкал. Народ собрался. Лоточница кричит на всю площадь: «Заберите пьяницу, оскорбляет!» Мы и забрали.

Интеллигентный нарушитель общественного порядка вздохнул и полез в карман. Вытащив небольшой газетный сверток, положил его перед дежурным. Газета сама собой развернулась, обнажив два пирожка. Один был надкусан.

— Вот, даже бумага не испачкалась, — осуждающе сказал старичок и иронично добавил: — Куда уж мне за горло! Это вам их душить надо, аппетит укорачивать. А я что… Так, пенсионер…

В сказанном сержант из патрульной группы услышал нечто, что утверждало его в своей правоте.

— Видали, до чего допился? Душить, говорит, надо.

Непонятно для сержанта лейтенант улыбнулся.

— Надеюсь, папаша, вы не в прямом смысле — душить?

Старичок едва заметно колыхнул плечами — дескать, что за вопрос. Он расправил обертку, взял надкусанный пирожок и распластал его надвое. На газету с шуршанием посыпался рис, приправленный крупинками мясного фарша. Гнев старичка вспыхнул с новой силой.

— Это что? — воскликнул он, обращаясь к дежурному. — Как по-вашему, молодой человек, что? Может, скажете — пирожок? Так я вам поясню: это не пирожок. Это кулинарное изделие называется государственным преступлением! «Покупайте пирожки с мясом!» Где оно, мясо? — Старик негодующе подхватил начинку в щепоть и, пошевеливая пальцами, стал крошить ее на стол. Сухие зерна застучали о полированную доску.

— Цыпы-цыпы-цыпы, — не удержался от шутки дежурный лейтенант.

Сердитый взгляд старичка был весьма красноречив: «Шуточки, да? Шути, шути, молодой человек, только понял ли ты что-нибудь?» Но сказал другое:

— Они что, на водяном пару готовились? Пирожки в кипящем масле должны… Полюбуйтесь на газету. Словно не пирожки — горбушку черствую заворачивали.

— Папаша, вы действительно лоточнице нагрубили? — внимательно посмотрел в неробеющие