шли. Мимо дома с говорящим попугаем, мимо фотографа и цветочниц. Таясь в густой зелени, видел Гурам, как тот парнишка купил и отдал ей алые тюльпаны. Что такое? Парень — щенок, тюльпаны — трава. Но Валькино лицо — что обручальное кольцо. Круглое и сияет. Артистка! Ай, Леван, хороший дрессировщик Леван. Зачем он велел Вальке завлечь мальчишку? На кой дьявол Левану мальчишка? Или хочет взять в «дело» вместо Гурама? Ай Леван, хитрый какой Леван! За такую девчонку парень черту на рога полезет, а Гурама побоку. Нет, слуш… В чем дело? У девчонки глазки блестят, прижала тюльпаны к щеке. Нет, что такое? Она — серьезно? Не Леван велел? Гурам хватал и рвал бешеными пальцами листья олеандра. А те двое уходили по набережной. Бросил в пыль пахучий зеленый комок, побежал следом и долго ходил, следил, дрожа от ревности. Они сели в троллейбус. Гурам остановил подвернувшееся такси, велел шоферу ехать за троллейбусом. Видел: парень выскочил через две остановки, Валентина одна уехала домой. Значит, все-таки Леван велел. Леван отнял девчонку и хочет выбросить Гурама из «дела».

В тот вечер он опять сильно напился чачи.

Назавтра, нарушив приказ Левана, явился в универмаг и сказал Валентине:

— Поговорить надо. Не здесь. Кончишь работу, иди через сквер одна. Очень надо!

Черт возьми, он не может, что ли, дарить цветы? Любишь тюльпаны? Пожалуйста!

Дождавшись в аллее, он с того и начал — поймал ее ускользающую руку и почти заставил взять цветы.

— Слуш, Валя… Подожди, слуш, я тебя всем сердцем люблю, клянусь!

— Уйди, Гурам. Прошу, уйди.

— Подожди! Мы пойдем в одно место, я тебе скажу…

— Запомни, никуда, никогда с тобой не пойду.

— С тем парнем пойдешь, да? — И по лицу ее догадался, что не по приказу она парня завлекла, что сама, своей охотой с ним… — Ты пойдешь сейчас со мной, Валька. Нет? Хочешь, чтобы я рассказал мальчишке, какая ты есть? Хочешь, чтобы Левану рассказал, с кем путаешься? Хочешь? Слуш, Валя, Валечка, никто ничего не узнает, если пойдешь сейчас.

Тюльпаны хлестнули по глазам. И еще… Как рванул бы он эти волнистые волосы, как бил бы по нежному лицу! Не бил — за подстриженным кустарником плыла милицейская фуражка.

22

ВАЛЯ. Домой пришла раньше обычного — по набережной сегодня нельзя, боялась Гурама, боялась за Костю.

У Хозяина сидел гость. Багроволицый, плотный, в белой рубашке с мокрыми подмышками, в лакированных туфлях. Увидел Валю, округлил глаза, привстал.

— М-м, баришна, здрасс… Позвольте ручку. Симон Багдасаров. — Поклонился, будто показал лысину.

Хозяин строго кашлянул, и гость шлепнулся в кресло, все еще не в силах отвести масленых глаз от Вали.

— Скоро твой поезд, спеши, Симон, — Леонтий Иваныч явно торопился выпроводить гостя.

— Зачем поезд, в Гудауту автобус…

— Тебе нужно спешить, Симон.

— А? Да, очень нужно! Да-да, я уже пошел. Ах, вашу ручку, баришна, м-м…

Валя опустилась на диван. Ей было страшно — что-то должно произойти. Гурам теперь не промолчит. Подонок! Скажет Хозяину. А, все равно. А если Косте? Только бы не Косте! Лучше уж пойти с ним, с Гурамом… Нет!

Вошел Хозяин, проводивший того лупоглазого Багдасарова. Посмотрел испытующе на взволнованную Валю. Но заговорил мягко и ласково о пустяках. И уж потом, после ужина, когда сидели на диване и Валя ежилась под его рукой, сказал о главном:

— Завтра подай директору универмага заявление на расчет.

— Почему?

— Так надо. Поедешь с Гурамом в Магадан.

— Зачем? И с Гурамом?!

— Так надо.

В Магадан… Пришел лупоглазый из Гудауты, и теперь надо ехать в Магадан. Костя поедет в Сибирь, а она в Магадан. С Гурамом.

— Леонтий Иваныч, я не поеду.

— Если директор спросит, скажешь, что поедешь жить в Сибирь. Здесь тебе жарко, климат тебе нехороший.

— Я не поеду, — вырвалась из-под тяжелой его руки. — Леонтий Иваныч, отпустите меня! — Расплакалась. — Отпустите!

— Валя, надо рассчитываться.

— Возьмите платья, брошку вот и прочее, что мне покупали, ничего мне не надо! Отпустите вы меня, Леонтий Иваныч!

— Человек за все всегда расплачивается. Только разные люди разной монетой. Ты — золотом.

— Я собой рассчиталась! Вы меня взяли и…

— Ты не цена. Когда к себе взял, ты вся пол-литра не стоила. Сейчас кое-что стоишь, но это не твоя, моя работа, за нее надо золотом платить. В аренду женщин не беру. Сочтемся — уйдешь. Если не передумаешь.

Уткнулась лицом в диван, не веря уж, все равно просила:

— Отпустите, Леонтий Иваныч!

— Не плачь, Валя, выслушай. Глупая девчонка, ты думала всегда так жить? Платья, сладости, дом, прислуга — на твою получку? Зарплата — тьфу! На конфеты. Хочешь уйти — что будешь делать? Умеешь жить без денег? Нет. Умеешь хотя бы сносно зарабатывать? Нет. Что умеешь? Ничего. Или снова по вокзалам? Грязная, замызганная, помнишь? Валя, ты полетишь в Магадан.

— Зачем? Зачем?

— Пустяки. Немножко поможешь Гураму.

— Ненавижу Гурама!

Он встал и неслышно прошелся по ковру.

— Послушай, девочка. — Голос Хозяина звучал искренне и грустно. — Думаешь, мне не жаль посылать тебя с ним? Я сделал из гадкого утенка настоящую лебедь, роскошную женщину. Ювелирная работа, жаль отдавать в чужие руки. Но дело требует. За все нужно расплачиваться, за каждую крупинку радости. Я понимаю это, пойми и ты. Гурам уже бывал в Магадане, он знает дело. Будь внимательной, учись у него, сделай все хорошо — и мы выбросим Гурама из дела. Нас останется двое, Валя. О, ты не знаешь еще настоящей жизни! Будет все, что ты пожелаешь, обещаю. За это стоит потерпеть. Да и нет у тебя другого выхода, ты полетишь в Магадан.

Валя ничего уже не говорила, не просила.

23

КРАСИЛОВА. 9 июня вылетели из Адлера. Гурам был хмур и зол. Валентина мучилась. Ей не сказали толком, что делать в Магадане. Догадывалась — это опасно. Да ведь прав и Хозяин: выхода не было. Может, и есть выход, да не умеет, не привыкла искать правильный путь. Подростком за кражу попала в колонию для малолеток, потом во «взрослую», потом к Хозяину. А если решала сама? Когда на свободе становилась хозяйкой сама себе — что могла решить? Опять «отсидка»? Если бы можно рассказать обо всем Косте… Но — не хватило духу. Узнает — зачем ему нужна такая… Пусть хоть вспоминает порядочную.

Вечером перед отъездом в Адлер, в аэропорт (Хозяин почему-то не велел лететь из Сухуми), отчаявшаяся Валька плюнула на все запреты, пошла в ресторан и напилась до чертиков. Получку всегда отнимал Хозяин, выдавал только на мелкие расходы. Деньги при расчете из универмага отнять не успел. Сидела за столиком