— Целая армия! — расхохотался троянец. — Против одного раненого и десятилетней девочки!

— Все же видели, чего ты стоишь...

Яхмес заколебался, явно сомневаясь, стоит ли задавать мучивший его вопрос, и всё же спросил:

— Послушай... Я был ещё школьником, когда у нас стали рассказывать легенды о величайшем герое Троянской войны, великом Ахилле. Но тот герой, по крайней мере, так о нём говорилось, был не троянцем, а ахейцем. Я хотел спросить тебя: твоё имя... Ты не имеешь отношения к тому великому воину?

Ахилл отвёл взгляд, потом вновь посмотрел в лицо Яхмесу:

— Это обо мне ты слышал легенды. А о том, что я не ахеец, а троянец и что мои отец и мать — царь и царица Трои, я узнал меньше года назад. Так уж распорядилась судьба.

Юноша вспыхнул:

— Так это правда! Ты и есть тот самый Ахилл! Я это сразу подумал, когда Пенна назвал мне твоё имя. Другого такого богатыря просто не может быть... Раз так, то мне повезло видеть величайшего героя Ойкумены!

— И не только видеть. Не только видеть, Яхмес!

Ахилл заметил, как густой румянец проступил сквозь смуглоту египтянина, и улыбнулся:

— Я от всего сердца постараюсь забыть начало нашего с тобою знакомства, ради того добра, которое ты нам делаешь теперь. Может быть, мы ещё увидимся. А теперь ступай: тебе нужно успеть до темноты переплыть реку, не то опять нарвёшься на какого-нибудь речного гада. Да и здесь, в городе мёртвых, уже небезопасно — смеркается, и шакалы выходят на промысел.

Юноша поклонился троянцу и неожиданно подмигнул Авлоне, наконец убравшей в ножны свой нож.

— Прощайте же! Я буду молиться о том, чтобы вы добрались до оазиса живыми.

— Что он говорил тебе? — спросила Авлона, когда неверные шаги Яхмеса затихли в быстро сгущающихся сумерках. — Он сказал, как нам отсюда уйти?

— Именно это он и сказал, — ответил Приамид задумчиво. — И ещё сказал, что в здешних школах обо мне рассказывают какие-то сказки. Но это нам сейчас ничем не поможет... Спать, Авлона! На рассвете мы с тобой отправимся в путь вот по этой карте.

Катастрофа началась почти внезапно. Тёмную полосу на горизонте можно было принять за обычную грозовую тучу, только двигалась она не над землёй, а как бы от земли, вырастая вертикально вверх. Ветра вначале как бы и не было, лишь по самой поверхности земли вдруг прошли песчаные вихри, и затем всё стихло, стихло настолько, что каждый шаг по рассыпчатому, обжигающему ноги песку стал вдвое слышнее. В том, что вокруг не осталось ни единого живого существа, не было ничего странного — солнце стояло уже высоко, и немногочисленная живность пустыни пряталась от зноя, исчезая в невидимых норах. Но прекратилось вообще всякое движение, даже накалённый воздух вдруг перестал дрожать и струиться. Казалось, что жизнь остановилась, запечатлев этот миг непонятного и грозного напряжения.

— Ахилл, — проговорила Авлона почти шёпотом. — Неужели эта туча — дождевая?

— Хорошо бы! — ответил герой. — Очень бы хорошо, только что-то не похоже...

Им был очень нужен дождь, точнее вода. Отмеченный на карте колодец оказался сухим. Видимо, он пересох совсем недавно — спустившись по крохотным уступам камня на самое дно, лазутчица амазонок нашла лужицу густой, липкой грязи. Но из неё нельзя было выжать уже ни капли воды. В кожаном бурдюке Яхмеса оставался ещё небольшой запас — Ахилл понимал, что колодец в пустыне может оказаться сухим, и экономил воду. Но идти им было ещё два дня, и палящее солнце делало жажду постоянной и невыносимой. И тем не менее Ахилл твёрдо решил, что они продержатся.

Ночной привал пришлось устроить раньше, чем собирались — Приамид почувствовал, что у него вновь начинается предательское головокружение, и снова невыносимо заболели уже поджившие раны. А ночью, хотя она была сухой и тёплой, его пробрал озноб.

«Второй приступ лихорадки!» — почти с отчаянием подумал герой, вспомнив уроки Хирона и его рассказы о коварстве этой болезни. Он знал, что лихорадка почти всегда возвращается, если человек ослабел и у него нет возможности отлежаться. Он понимал: стоит поддаться слабости, и болезнь скрутит его и свалит с ног. И самое страшное — ему постоянно хотелось пить, а воду приходилось экономить.

Из-за ломающего кости холода он почти не спал ночь, но утром заставил себя подняться, ничем не показав маленькой амазонке своей слабости.

Бурдюк был пуст более чем на три четверти.

— По два глотка, — сказал Ахилл Авлоне, делая огромное усилие, чтобы его голос не прозвучал хрипло, и протянул ей кожаную флягу. И она, как всегда, ответила:

— Нет! Ты первый.

Они успели пройти не больше пяти-шести стадиев, когда появилась эта странная туча и могильное молчание замершего вокруг мира сказало беглецам, что на них надвигается нечто необычайное и страшное. Новый внезапный порыв ветра был куда сильнее первого, и на этот раз он не исчез, растворившись в песке, а стал крепнуть, набирая силу, и замершие волны песка ожили и покатились, сразу сделав пустыню подобной морю... Туча в это время заняла уже половину неба и продолжала расти и обволакивать горизонт чёрными крыльями, у основания которых заметно было непонятное круговое движение.

— Песчаная буря! — вдруг понял Ахилл. — О, боги, это самое страшное, что может быть!

Он никогда прежде не бывал в пустыне и песчаных бурь тоже никогда не видел, но достаточно слышал о них и понимал, что спастись, не имея надёжного убежища, почти невозможно. Тем не менее герой тут же пожалел о том, что у него невольно вырвался этот испуганный возглас — куда хуже любой беды страх, если он вдруг овладеет ими.

Ахилл быстро снял с головы полосатый египетский платок, защищавший его от солнца, и велел Авлоне сделать то же самое. Потом показал девочке, как нужно обвязать этим платком лицо, чтобы песок не попал в глаза, в рот и в ноздри. Он искал взглядом хотя бы какой-нибудь камень или дерево, но кругом были только барханы да реденькие кустики и колючки, а они не могли послужить опорой и защитой. Тогда он опустился на колени, упёрся в землю как можно плотнее и, перед тем, как надвинуть платок на глаза, ещё раз глянул на чёрную тучу. Она была уже рядом, и видно было, как пустыня на пути её движения будто становится дыбом: вихри песка поднимались, вздымаемые ураганным ветром, и неудержимо неслись вперёд.

Ахилл привлёк к себе девочку, плотно прижав её к своей груди, а свободной рукой тоже опёрся о землю.

— Обними меня за шею и держись как можно крепче! — шепнул он.

Стена песка и ветра ударила его, как гигантский таран. Ветер был горячим, и, хотя рот героя был закрыт плотной тканью, ему показалось, что буря волною врывается в грудь и обжигает её огнём. Ветер был так силён, что едва не оторвал их с Авлоной от земли.

«Нет, врёшь! — подумал он в ярости. — Со мной не справишься... Я тебе не лоскуток тряпки!»