Вскоре Оливер Тейлор явился на службу и, криво усмехаясь, сказал:

– Уорд, Гертруда от вас без ума. Она ни о чем другом и говорить не может… Валяйте, желаю успеха… Для меня это слишком хлопотливое дело. Она в полчаса всю душу вымотает.

– Должно быть, она просто интересуется новым лицом, – слегка вспыхнув, сказал Уорд.

– Полно скромничать. Одна беда – старик разрешит ей выйти только за миллионера. Ну да пофлиртовать и так можно.

– У меня нет времени на эти дела.

– А у меня все время уходит на эти дела, – сказал Тейлор. – Ну пока… Стерегите нашу крепость, а я условился завтракать с одной прелестной девчонкой… горячая штучка… Танцует в «Мулен Руж» в первой шеренге, третья слева.

Он подмигнул Уорду, хлопнул его по спине и скрылся.

В следующий раз Уорд подъехал к дому Стэйплов во взятой на пробу красной машине фирмы «Штутц». Он довольно прилично справлялся с ней, хотя при въезде слишком круто завернул и немного помял тюльпаны на клумбе. Гертруда увидела его из окна библиотеки и принялась дразнить. Он весело ответил, что всегда был и останется прескверным автомобилистом. Она угощала его чаем и коктейлем за маленьким столиком под яблоней позади дома, а он, разговаривая с нею, никак не мог решить – рассказывать ей о своем разводе или нет.

Когда через несколько дней во время танцев он наконец рассказал ей о своем несчастливом супружестве, об Аннабел Стрэнг, Гертруда очень посочувствовала ему. Она слышала имя доктора Стрэнга, и то, что он был женат на его дочери, придавало ему в ее глазах вес.

– А я надеялась, что вы настоящий авантюрист… Знаете, из пахарей в президенты, или как это говорится.

– Да так оно и есть, – сказал он, и оба они засмеялись, и ему ясно было, что она действительно без ума от него. Он сказал ей, что разведен, хотя на самом деле бумаги о разводе еще не были присланы, и они прошли в Дальний угол зимнего сада, где стоял душный запах орхидей, и Уорд поцеловал ее и сказал, что сама она напоминает палевую орхидею. После этого они при всяком удобном случае находили укромный уголок и украдкой целовались. По тому, как она внезапно обмякала в его руках под его поцелуями, он был уверен, что она любит его– Но, возвращаясь после этого домой, он был слишком взвинчен, чтобы спать, и без конца шагал по комнате, остро ощущая потребность в женщине и кляня себя на чем свет стоит. Часто он принимал холодную ванну и убеждал себя заняться делами, не забивать голову подобными мыслями, не позволять женщине всецело заполонить его. Приречные улицы кишели проститутками, но он боялся заразы или шантажа. Потом как-то после танцев Тейлор взял его с собой в один, по его словам, вполне надежный дом, и он переночевал там с хорошенькой брюнеткой, полькой лет восемнадцати, не больше, но ходил он туда нечасто – это стоило пятьдесят долларов, и, кроме того, он всегда нервничал, бывая там, из боязни, что нагрянет полиция и придется откупаться от огласки.

В одно из ближайших воскресений они встретились, на дневном органном концерте в Институте Карнеги, и Гертруда сказала, что мать ее, узнав, что у него жена в Филадельфии, очень недовольна их частыми встречами. Как раз накануне Уорд получил наконец извещение о состоявшемся разводе. Он был в приподнятом настроении, рассказал ей о разводе и попросил ее быть его женой.

– Поедемте в «Шенли», я покажу вам постановление о разводе.

Заиграл орган, и она отрицательно покачала головой, но погладила его руку, которая лежала на бархате кресла у самого ее колена. Они вышли, не дожидаясь окончания номера. Музыка раздражала их. Они долго простояли в вестибюле, разговаривая. У Гертруды был несчастный и растерянный вид. Она говорила, что плохо себя чувствует, что ее родители никогда не позволят ей выйти за человека беднее ее, что она очень хотела бы быть бедной стенографисткой или конторщицей и свободно располагать собой, что она очень любит его и всегда будет его любить и что жизнь ее так ужасна и остается только искать утешения в вине или наркотиках.

Уорд был очень холоден, он крепко сжал челюсти и сказал, что он, конечно, и не ожидал с ее стороны ничего другого, что по крайней мере для него это конец и что встречаться они будут только как хорошие знакомые.

Он провез ее по Хайленд-авеню в машине Штутца, за которую еще не было заплачено, показал ей дом, в котором жил, приехав в Питсбург, и говорил о том, что уедет на Запад и откроет свое рекламное дело, и наконец оставил ее у подъезда дома подруги в Хайленд-парке, куда она велела своему шоферу заехать к шести часам.

Вернувшись в отель «Шенли», он выпил у себя в комнате чашку черного кофе. Он чувствовал прилив горечи и с ожесточением принялся за рукопись, над которой работал, то и дело посылая про себя к черту проклятую суку. В ближайшие месяцы ему некогда было думать о Гертруде: вспыхнула забастовка в Хэмпстеде, среди забастовщиков были убитые рудничной полицией, и разные человеколюбивые писатели из Чикаго и Нью-Йорка стали занимать в прессе целые столбцы статьями, бичующими стальную промышленность и феодальные, как они выражались, порядки в Питсбурге, и прогрессисты в конгрессе подняли крик, и ходили слухи, что люди, надеявшиеся нажить на этом деле политический капитал, дошли до самого президента Рузвельта и добиваются расследования этого дела конгрессом. Мистер Мак-Гилл и Уорд условились пообедать в «Шенли», чтобы обсудить положение с глазу на глаз. За обедом Уорд развивал ту мысль, что в освещении работы промышленности нужна совершенно новая тактика. Все эти реформисты и человеколюбцы и агитаторы, которые мутят воду в расчете половить в ней рыбку, – все они свои люди в газетном мире и всегда сумеют протащить свои статьи в печать. Обязанность промышленности – противопоставить их влиянию рассчитанную на много лет вперед планомерную обработку общественного мнения. На мистера Мак-Гилла это произвело большое впечатление, и он обещал выяснить на совещаниях директоров возможность основания объединенного информационного бюро для всей промышленности. Уорд заявил, что он рассчитывает стать по главе этого бюро, потому что в компании «Бессемер» он только попусту тратит время; дело налажено, и по проторенной колее его может продолжать всякий, а если его предложение не будет принято, он уедет в Чикаго и откроет собственное рекламное агентство. Мистер Мак-Гилл улыбнулся, погладил седоватые усы и сказал:

– Полегче, молодой человек, не спешите, оставайтесь у нас, и, клянусь честью, вы об этом не пожалеете.

А Уорд возразил, что не прочь остаться, но вот уже пять лет, как он в Питсбурге, а чего он добился?

Информационное бюро было основано, Уорд фактически стал во главе всего дела с окладом в девять тысяч долларов в год, он уже начинал пускать в оборот кое-какие сбережения, ведя осторожную игру на бирже, но по-прежнему над ним стояло несколько номинальных директоров, которые получали больше его, сами ничего не делали и только мешали ему работать, и это его бесило. Надо жениться, надо поставить свое дело. У него завязались обширные связи в различных отраслях чугунолитейной, стальной и нефтяной промышленности, и ему надо было поддерживать знакомства, устраивать приемы. А званые обеды в «Форт Питт» или в отеле «Шенли» обходились дорого и все же были как-то несолидны.