Констанций был поражен, когда новости об узурпации достигли Милана. При дворе находился Урзицин, над которым по-прежнему тяготело подозрение, и было решено отправить именно его, чтобы он разобрался с Сильваном. В его распоряжении находилось не войско, а всего несколько офицеров, в том числе сам Аммиан. Он получил инструкцию разобраться с узурпатором тайно, но историк впоследствии писал, что они чувствовали себя, как борцы с животными, брошенные среди диких зверей. Они поспешили в Кельн, везя с собой дружеское письмо от Констанция: тот притворялся, что не знает о возвышении Сильвана. Последнему предписывалось передать командование Урзицину и с почетом возвратиться в Милан.

Когда отряд достиг Кельна и приезжие увидели собранные там значительные силы, а также несомненные свидетельства тому, что местные жители настроены поддержать узурпатора, Урзицин решил притвориться, что симпатизирует ему, и простерся перед Сильваном, как подобало по обычаю. Его приветствовали как ценного союзника: ведь он сам был под подозрением у Констанция, и его честность не вызывала сомнений. Когда Сильван отверг призывы своих людей двинуться на Италию — с момента провозглашения его императором прошло всего несколько недель и он мог быть не готов к этому или просто не хотел эскалации конфликта, — вновь прибывшие тайком принялись за дело. Обнаружив, что часть армии достаточно равнодушно относится к узурпатору, они щедро подкупили воинов, чтобы те выступили против Сильвана. На рассвете часть этих солдат ворвалась во дворец, сокрушая стражей на своем пути. Затем Сильван спрятался от страха в часовне; его вытащили оттуда и, когда он попытался укрыться в месте собраний христианской общины, зарубили мечами. Так окончил свою жизнь полководец, имевший за собой немалые заслуги. Интриги преступников опутали его, когда он отсутствовал, и, чтобы спасти свою жизнь, он решился на крайнее средство.

* * *

Последовало ставшее обычным делом истребление родственников и сподвижников умершего; Павел «Цепь» сыграл немалую роль в «обнаружении» информации, что, в свою очередь, привело к гибели людей. Аммиан называет пять жертв по именам и упоминает «многих других». Даже Урзицина какое-то время подозревали, будто он присвоил казенные средства.

Правление Сильвана продолжалось всего двадцать восемь дней. Его убийство предотвратило гражданскую войну, которая, безусловно, унесла бы значительно больше жизней, чем последовавшие казни. Однако важно оценивать узурпации не только с точки зрения количества жертв и размеров морального ущерба. Каждая из них со всей ясностью свидетельствовала, сколь переменчиво счастье на императорской службе. В данном эпизоде особенно поражает, во-первых, то, с какой готовностью ведущие представители римской администрации способствовали опале и гибели своих сослуживцев, пытаясь добиться личной выгоды; во-вторых — то, какие трудности возникали у Констанция, пытавшегося узнать, что происходит в его стране. Во всяком случае, значительный рост бюрократии привел к тому, что император теперь имел куда меньше информации, чем в I и II веках. Ни то, ни другое не способствовало более эффективному управлению империей[42].

Однако высшим приоритетом для императоров по-прежнему было не хорошее управление государством, а выживание. За все годы царствования Констанций всегда сохранял готовность казнить, убивать или вести гражданскую войну с любым претендентом на власть над империей. Равным образом правители эпохи принципата подчас действовали абсолютно безжалостно. Аммиан сравнивает положение Урзицина в 354 году с положением Корбулона, выдающегося военачальника, которому Нерон приказал покончить с собой. В I веке и Август, и Веспасиан — оба в целом оцениваются нашими источниками как лучшие императоры — добились власти в первую очередь благодаря успехам в гражданской войне. Но между ними имелась и заметная разница. В IV веке узурпации сделались не столь частым явлением, как в III веке, но все же они происходили. Императоров стало труднее убить благодаря усилению мер безопасности при дворе, но опасность, исходившая от любого, в чьем распоряжении имелась значительная часть военных сил, оставалась весьма ощутимой.

Ни один император не был в полной безопасности. Сложная бюрократическая система и многоступенчатая иерархия в сочетании с четким разделением между военной и гражданской властью, а также сложные отношения в каждой из структур обеспечивали некоторую защиту. В таких условиях успешно осуществить покушение было труднее, но подобная возможность все же сохранялась, и если инициатору удавалось добиться массовой поддержки со стороны ряда военных частей и отделов администрации, попытка свержения императора была чревата для претендента реальной опасностью. Императоры были нервны и недоверчивы, что понятно, и это неизбежно влияло на их окружение. Подданные знали, что в любой момент рискуют попасть под подозрение. Карьера могла в любой момент окончиться пытками и смертью, но могла продолжаться и благополучно (возможно, за счет устранения других). Жестокий дух соревнования ощущался на всех уровнях власти, в особенности на высших. Присутствовала и некоторая неопределенность. Для большинства делавших карьеру военных и гражданских лиц не имело значения, кто занимал императорский трон: прежде всего нужно было завоевать благоволение правителя и не вызывать недоверия. Любой император нуждался в подчиненных. Армия и чиновничий аппарат продолжали существовать, несмотря на узурпации, хотя жертв всегда бывало много.

И все же как ни терзали подозрения и паранойя правительство времен империи, жизнь императоров IV века проходила в окружении великолепия и роскоши. Все подчинялось церемониалу, все должно было быть проникнуто духом изобилия и зрелищности. Императоры были особыми людьми, избранниками Бога, стоявшими выше всего остального человечества. Это всегда подчеркивалось даже в тех случаях, когда император едва успевал занять престол. Простираясь перед Сильваном, Урзицин всего лишь делал то, чего от него ожидали. Некоторых казнили лишь за то, что у них хранилась пурпурная материя в количестве, достаточном для императорского плаща.

В действительности императоры всегда находились под угрозой, но на публике они держались, подавляя всех окружающих величием и уверенностью в неколебимости своей власти. Это хорошо передает рассказ Аммиана о въезде Констанция в Рим в 357 году. Хотя формально празднование триумфа не происходило, величественная процессия с участием войск подразумевала именно триумф. Констанций ехал под штандартами в окружении солдат, шедших стройными рядами, и в том числе катафрактариев в сияющих доспехах и серебряных масках, закрывавших их лица, так что они казались не людьми, но отполированными статуями. «Император восседал один на золотой колеснице, украшенной различными драгоценными камнями, игравшими на солнце переливающимся светом. Вслед за длинным строем передней части несли драконов с пурпурными нашивками, прикрепленных к верхушкам копий, блиставшим золотом и драгоценными камнями; колеблемые ветром, они, словно разъяренные, шипели своей огромной пастью, и хвосты их вились в воздухе длинными извивами…