– Ты можешь там лечь.

Он садится на постель, смотрит на опущенные рулонные шторы. Огород Май Ва, она привезла его сюда.

К своим овощам.

Сюда она возит воду, потому что в кранах воды нет. Сюда, в нескольких километрах от Пальмы.

Щебечут птицы, машины шумят вдалеке.

Она что-то варит. Движутся ее руки, спина в красной одежде, она подходит к нему с блюдом, в домике жарко, но терпеть можно, около него крутит свои лопасти белый вентилятор.

На блюде лежит серая вонючая масса.

Май садится с ним рядом.

– Будет больно. Но надо.

– О’кей.

Она улыбается, он тоже пытается ей улыбнуться, но боль берет верх, и Май Ва, должно быть, это видит, потому что в этот момент она осторожно тащит из огнестрельной раны окровавленную рубашку, и это так больно, кажется, что из него вытаскивают все внутренности и наливают в живот расплавленный свинец.

Белеет в глазах.

– Хорошо, мистер Тим.

Взгляд проясняется, ее теплые руки осторожно обкладывают рану травами.

– Ты можешь вытащить пулю?

Она качает головой.

– Травы только остановят инфекцию. На время. Нужен врач.

– Невозможно.

– Я не дура, мистер Тим, понимаю.

– Воды.

– Это нехорошая идея.

– А то я все равно умру.

Она ставит стакан воды рядом с ним, на крошечный столик, полный китайских журналов со сплетнями. Не подает воду ему, как будто не хочет принимать в этом участие – дать ему воду, которая может ухудшить его состояние.

К потолку подвешен телевизор. Маленький тонкий экран.

– Я поеду за водой, с канистрами, – говорит Май Ва. – Ты о’кей?

Он кивает. Улыбается. Рана горит. Не похоже на заживление.

– Скоро приеду обратно, – говорит она, и эти слова растворяются в нем, вся она превращается в неясный контур, его сознание снова затуманивается.

– Я включаю телевизор. Смотри туда. Не теряй сознания.

Картинки на экране.

Она уходит.

Мобильник. Если он включен, они могут проследить, где он находится, он роется в кармане, выключает телефон, чувствует себя на секунду в безопасности. Пытается сосредоточить взгляд на новостях. Две полицейские машины стоят у Gran Hotel del Mar с включенными мигалками, женский голос диктора. «Полиция ответила на выстрелы румынского грабителя, который открыл огонь, когда его взяли на месте преступления в южной части Мальорки, недалеко от Пальмы. Сбежавший вор, как предполагает полиция, совершил этим летом большое число квартирных краж».

Вечерний свет сглаживает краски, он пьет воду, прислушивается к звуку машины Май Ва, но не слышит. Проходят часы, на улице темнеет, слышны цикады, он дышит, пытается не думать о боли, о том жаре, который пульсирует в боку, ноже-мачете, который, кажется, вонзается в его тело, от кишечника выше к легким и до горла. Он начинает безудержно потеть, пот струится без остановки, рана пульсирует, и тело становится все горячее.

Температура.

Высокая.

Слишком высокая, а на экране он видит лица, футболисты, кто-то поет, но звуки сливаются в кашу, не поддающуюся толкованию.

Я сгораю.

Так приближается смерть.

Открывается дверь, показывается круглое лицо Май Ва. Она подходит, кладет руку ему на лоб.

– Doctor now. Otherwise die[128].

– Нет.

– Да. Я не знаю врачей. А ты?

Она улыбается. Не Май Ва.

А Ребекка.

– Моя жена, доктор, звони.

0 0 46

   703 3

   14 2

            0 2

2

Он едва выговаривает цифры, диктуя телефон, капли пота текут со лба по вискам, подушка под головой становится мокрой.

– Звони, – говорит он. – Я не могу.

– Это доктор?

– Моя жена.

– Не уходи, мистер Тим. Оставайся.

Голос Май Ва исчезает, тонет в темноте, которая наваливается с затылка, как цунами хлещет изнутри в лоб, он лихорадочно царапает простыню, который час? Эмма, она сидит на пляже, копает ямку розовым совком, а рядом с ней стоит желтое ведерко с водой, «нет доктора», кто это говорит?

– Доктор. Она врач.

Я это говорю.

Он пытается открыть глаза, но веки не слушаются, сидят, как приклеенные, он дышит, там пахнет прогорклым мясом, это смерть так воняет, и люди говорят, швыряют слова в какую-то комнату, в которой его больше нет.

– С кем я говорю?

Испанский номер, не тот, который она знает.

– Friend mr Tim[129].

– Чей друг?

Она должна была взять трубку. И неважно, что Андерс как раз ставит на стол ужин, зовет ее, она должна ответить, с кем она говорит, чей это голос с азиатским акцентом и что говорит?

– Мистер Тим. You are doctor?[130]

– Yes I am. Who is this?[131]

– Мистер Тим сказал позвонить тебе. Been shot bad. Very bad. Needs doctor. You are doctor?[132]

– I am a doctor, yes[133].

Ребекка стоит в прихожей. Смотрит на свежелакированные панели, сверкающе белые, обработанные Андерсом, легкие летние куртки на вешалке, белые и черные кеды на полке для обуви.

– Ребекка, еда готова, иди за стол, – зовет он.

– Я говорю по телефону. Извини. Sorry, I talked to someone here[134].

Shot, в него стреляли, geschossen.

В Тима стреляли? Она чувствует, как чернеет от беспокойства, как ее тянет к полу, на паркет, но она должна держаться, это операционная и аорта лопается, а свет лампы в прихожей режет глаза, блеск скальпеля.

– Это не может подождать? – кричит Андерс. – Еда остынет.