«Вот оно! — подумала я. — Пришел момент моего искупления».

— Я женюсь.

— Когда? — каркнула я.

— Завтра.

Прикусив губу, я ощутила вкус крови и прохрипела:

— Это же… замечательно.

— Надеюсь, так и будет. Все будет хорошо. У нас все будет хорошо. Понимаете, она ждет ребенка, и мы подумали, что это самый лучший выход. Жениться, я имею в виду.

Я улыбнулась, скрывая шок от его радостных известий, и мой теперь уже очень бывший муж был любезен настолько, что не заметил моих слез. Он сосредоточился на пирожках, а когда блюдо опустело, начал прощаться:

— Мне пора, родители ждут.

Мы вместе дошли до его машины. Накрапывал дождь, и только дрозд на яблоне приветствовал хмурый зимний день.

— Извини, что… ерунду сморозила.

Мой бывший муж повернулся и крепко меня обнял, прижав лицом к своей шее, так что я вдохнула запах его кожи.

— Не теряй времени, — сказал он. — Найди хорошего парня и начни жизнь заново.

Я помахала ему на прощанье и еще долго стояла на пустой улице, даже не пытаясь осушить потоки слез на щеках. А на кухне плакала мама, помешивая подливку: булькают овощи, поднимается над кастрюлей пар, обед почти готов, никто не голоден.

— Твоего малыша носит другая женщина, — сказала мама, пустыми глазами глядя в окно.

* * *

Сбежать. Этот шанс всегда маячил где-то в уголке моего сознания, а теперь бежать было некуда. Пора было остановиться. Но стоило мне остановиться — и я начинала плакать. Оплакивала свой брак и потерю ребенка, мечты и разочарования. Много недель спустя источник слез иссяк, зато открылись неисчерпаемые запасы злости и возмущения. Я поверить не могла, что муж убеждал меня бросить профессию — единственную радость и величайшую страсть моей жизни — ради того, чтобы принять предложение первого попавшегося «хорошего парня», ознаменовав тем самым начало новой жизни. Совет, достойный старухи из романа восемнадцатого века, который бесил меня тем сильнее, что я сама только-только выросла из этого романтического идеала. Да, я закончила один из самых прогрессивных университетов Америки, однако гуманитарным наукам не удалось отлучить меня от груди романтизма. Только теперь я поняла, что в хищном мире ненависти и лицемерия надежда встретить умного, тонкого, сексуального мужчину с чувством юмора не просто сомнительна, но совершенно безнадежна. Скорее наступит мир во всем мире.

Выход один: жить в согласии с собой и не считать себя неудачницей только потому, что рядом нет «второй половины». И я старалась не заглядывать в будущее, а радоваться каждому дню. Каждую ночь, засыпая одна в постели, я молилась о том, чтобы быть благодарной за свою жизнь, какова она есть.

* * *

— Дорогая! Вот она и пришла, ваша удача. Теперь вы — лицо «Бэби Ботс»! — проскрипела в трубку моя агентша.

— Это хорошо?

— Великолепно! Слава не за горами.

— Речь ведь о детских салфетках. Вы считаете, это шаг вверх по карьерной лестнице?

— Какая карьера, дорогая? Вам уже под сорок. Нужны другие доказательства?

— Нет.

После трех лет бесконечных проб я смирилась с тем, что останусь актрисой периферийных театров.

— Ответ нужен сегодня. Я считаю, мы говорим «да».

— Что ж…

— Это «да»?

— Да.

— Я выбью для вас наивыгоднейшую сделку. Будете богаты, дорогая!

И не обманула. Реклама салфеток для младенцев обещала сделать меня богаче, чем я могла мечтать. Мне всего-то и нужно было улыбнуться в камеру, держа ребенка на одной руке, а салфетку в другой, и сказать: «У нас обоих такие нежные щечки». Вытираем попку малыша салфеткой, затем снова мое лицо крупным планом. «Вот такие у нас нежные щечки», — повторяю я. В этих райских кущах все сияло белизной, а мои волосы подхватывал ветерок из окна. На мой взгляд, реклама не салфеток, но одиноких матерей, однако представители «Бэби Ботс» были в восторге. Мои изображения с младенцем на руках начали марш по всему свету, появляясь на боках автобусов и рекламных щитах.

Гонорары позволили мне забыть о съемной каморке на Голдбурн-роуд и купить квартиру на Стэнли-Крисчент, с двумя спальнями и видом на парк. Я играла в безвестном театрике, раз в неделю преподавала драму в тюрьме Холлоуэй и даже написала одноактную пьесу. Поиски общения постепенно сменились поисками себя, и я перестала замечать, сколько времени провожу в одиночестве. А однажды в пятницу вечером на пути домой я заглянула в местную церковь и поняла, что такова теперь моя идея светской жизни.

Я постигла искусство одиночества (не зря называемое абсолютным уединением), но вдруг позавидовала своим тюремным студентам, запертым в четырех стенах двадцать четыре часа в сутки, зато непременно в компании. Самый большой фокус жизни в том, чтобы научиться радоваться покою одиночества, не отказываясь от общества других, а точнее — его, Единственного. Кажется, я была готова попытаться еще раз.

Но даже самые лучшие намерения не гарантировали от повторения ошибок. Я всегда посмеивалась над теми, кто выбирает партнеров одного типа, но была вынуждена признать, что сама склонна поступать так же. Если физических предпочтений у меня и не было, то личность я всегда выбирала одну и ту же. Внешностью, характерами и жизненными обстоятельствами мои мужчины разнились, но их объединяла одна общая черта.

Недоступность мужчины — вот что стало для меня афродизиаком, а встречая мужчину свободного и готового любить, я сама начинала вести себя как недоступный мужчина. Теперь причина была очевидна: я выбирала мужчин, не способных на серьезные отношения, потому что мне это удобно, потому что я сама сомневалась в своей способности к серьезным отношениям.

Итак, решив, что не могу доверять себе в выборе мужчины иного типа, я предпочла одиночество. Посвятила себя молитвам для очищения души и сеансам психотерапии для упорядочения мыслей. Когда-нибудь, думала я, возможно, мне удастся разорвать порочный круг отношений не с теми мужчинами.

Пока я изучала подноготную своей жизни, моя сестра наслаждалась своей: двое чудных детей и обожающий муж. Как ни стремилась я убедиться, что мужчина — не главное, сестра своей жизнью доказывала обратное. Чаще всего мне удавалось уговорить себя, что я счастлива и без мужчины, но ни молитвы, ни сеансы психотерапии не приносили ощущения полноты и цельности жизни.

— Это нормально, — твердила мне агент. — В одиночестве хорошо только старым псам.

А я, гуляя вечерами по парку, думала о том, что и старые псы, похоже, предпочитают компанию.

* * *

Всякий раз, покупая племянницам подарки, я тосковала по собственному нерожденному малышу. Девчушки сестры родились с разницей в три года и неделю, поэтому раз в год я наведывалась в соседний магазин игрушек и отправляла в Штаты объемистый пакет. Прежде мне нравилось выбирать подарки, но в тот раз почему-то взяла тоска. Я разглядывала краски с веселыми дельфинами на крышке коробки — и мечтала о детской болтовне, теплых пальчиках в моей ладони и объятиях на ночь.