плечо. У нее был счастливый, радостный вид, как всегда в минуты, когда она была в веселом расположении духа.

— Филипп, вы дома? — сказала она. — Войдите в гостиную. Уж от этого гостя вам не улизнуть. Он проделал очень длинный путь, чтобы увидеть нас обоих.

Она, улыбаясь, взяла меня за руку и почти против моей воли втащила в гостиную. Заметив меня, сидевший там человек встал со стула и с протянутой рукой подошел ко мне.

— Вы не ждали меня, — сказал он. — Приношу свои извинения. Впрочем, и я не ждал вас, когда увидел впервые.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Не знаю, выдало ли мое лицо охватившие меня чувства. Должно быть, выдало, потому что Рейчел тут же принялась рассказывать Райнальди, как я постоянно отлучаюсь из дома в седле или пешком — она никогда не знает куда, к тому же я не предупреждаю, когда вернусь.

— Филипп занят гораздо больше своих собственных работников, — сказала она, — и знает каждый дюйм имения куда лучше их.

Она все еще держала меня за руку, словно выставляя напоказ, совсем как учитель — строптивого ученика.

— У вас прекрасное имение. Поздравляю, — сказал Райнальди. — Неудивительно, что ваша кузина Рейчел так привязалась к нему. Я никогда не видел, чтобы она так чудесно выглядела.

Его глаза, глаза, которые я отчетливо помнил, глубоко посаженные, лишенные выражения, на мгновение задержались на Рейчел, затем обратились ко мне.

— Вероятно, — сказал он, — здешний воздух более благоприятствует отдохновению души и тела, чем резкий воздух нашей Флоренции.

— Моя кузина, — сказал я, — происходит из нашей западной страны. Она всего лишь вернулась туда, откуда вышла.

Он улыбнулся, если легкое движение мускулов лица можно назвать улыбкой, и обратился к Рейчел:

— Это зависит от того, какая кровь сильнее, не так ли? Ваш молодой родственник забывает, что ваша мать — уроженка Рима. И могу добавить, что вы с каждым днем становитесь все более похожей на нее.

— Надеюсь, только лицом, — сказала Рейчел, — но не фигурой и не характером. Филипп, синьор Райнальди заявляет, что остановится на постоялом дворе — любом, какой мы ему порекомендуем, — он не привередлив. Но я сказала, что он говорит вздор. Мы, конечно же, можем найти для него комнату в доме.

При этом предложении у меня упало сердце, но отказать я не мог.

— Разумеется, — сказал я. — Я сейчас распоряжусь и отошлю почтовую карету, поскольку она больше не понадобится.

— Она привезла меня из Эксетера, — сказал Райнальди. — Я расплачусь с кучером, а когда буду возвращаться в Лондон, снова найму ее.

— У нас достаточно времени подумать об этом, — сказала Рейчел. — И коли вы здесь, то должны остаться по крайней мере на несколько дней и все осмотреть. Кроме того, нам надо многое обсудить.

Я вышел из гостиной, распорядился относительно комнаты; в западном крыле дома имелась одна просторная пустая комната, которая вполне годилась для него; медленно поднялся к себе принять ванну и переодеться к обеду. В окно я видел, как Райнальди вышел из дома, расплатился с кучером почтовой кареты и немного постоял на подъездной аллее, с оценивающим видом оглядываясь по сторонам. У меня было такое чувство, что он с одного взгляда оценил строевой лес, подсчитал стоимость кустов и деревьев. Я заметил, как он рассматривает резьбу на двери дома и проводит рукой по затейливым фигуркам. Наверное, за этим занятием его и застала Рейчел — я услышал их смех, и вскоре они заговорили по-итальянски. Дверь закрылась. Они вошли в дом.

Я был не прочь остаться в своей комнате и передать молодому Джону, чтобы он принес мне обед. Если им надо о многом поговорить, то пусть бы разговаривали в мое отсутствие. Но я был хозяином и не мог выказывать невежливость. Я не спеша принял ванну, с неохотой оделся и спустился вниз.

Сиком и молодой Джон суетились в столовой, которой мы еще ни разу не пользовались с тех пор, как рабочие почистили деревянную обшивку и отремонтировали потолок. Стол был сервирован лучшим серебром и самой дорогой посудой, которую вынимали из шкафов только для приема гостей.

— К чему вся эта суматоха? — спросил я Сикома. — Мы прекрасно могли бы пообедать в библиотеке.

— Госпожа так распорядилась, сэр, — с сознанием собственного величия объяснил Сиком, и вскоре я услышал, как он приказывает молодому Джону принести из буфетной кружевные салфетки, которыми мы не пользовались даже во время воскресных обедов.

Я раскурил трубку и вышел из дома. Весенний вечер еще не угас, до сумерек оставалось больше часа. Однако в гостиной уже зажгли свечи, хотя портьеры пока не задернули. В голубой спальне также горели свечи, и я видел, как Рейчел, одеваясь, движется за окнами. Этот вечер мы провели бы вдвоем в будуаре — я в душе поздравлял бы себя с тем, что сделал в Бодмине, она, в благостном расположении духа, рассказывала бы мне, чем занималась днем.

Теперь же не будет ни того, ни другого. Яркий свет в гостиной, оживление в столовой, разговоры о вещах, которые не имеют ко мне ни малейшего отношения, и вдобавок ко всему — инстинктивное отвращение к этому человеку, приехавшему отнюдь не ради развлечения и не из праздного любопытства, а явно с какой-то целью. Знала ли Рейчел заранее, что он прибыл в Англию и собирается навестить нас? Удовольствие от поездки в Бодмин растаяло.

Школярская проказа закончилась. Я вошел в дом подавленный, полный дурных предчувствий. В гостиной у камина стоял Райнальди. Он был один. Итальянец сменил дорожную одежду на вечерний костюм и рассматривал портрет моей бабушки, висевший на одной из панелей.

— Очаровательное лицо, — прокомментировал он, — прекрасные глаза, прекрасная кожа… Вы происходите из красивой семьи. Ну а сам по себе портрет не представляет особой ценности.

— Вероятно, нет, — сказал я. — Лели[5] и Неллер[6] висят на лестнице, если вам интересно взглянуть на них.

— Я заметил, когда спускался, — ответил он. — Для Лели место выбрано удачно, но не для Неллера. Последний, я бы сказал, не в лучшем стиле, но выполнен в минуту вдохновения. Возможно, закончен учеником.

Я промолчал, прислушиваясь, не донесутся ли с лестницы шаги Рейчел.

— Во Флоренции перед самым отъездом мне удалось продать для вашей кузины раннего Фурини[7] из коллекции Сангаллетти, которая теперь, к несчастью, рассеялась. Изысканная вещь.

Картина висела в вилле на лестнице, где свет как нельзя лучше выявлял все ее достоинства. Вы, наверное, не заметили ее, когда были там.

— Наверное, нет, — ответил я.

В гостиную вошла Рейчел. На