— Я сейчас еще вина выпью, и мне все будет по приапу.

— Выпей вина и вколоти копье ему в зад.

— Столько даже я не выпью.

Дэн

Академик Северов, светило науки, приносящей миллиарды долларов телевизионному магнату, выглядел затравленным зверем. Он похудел на пару килограммов, а поскольку и раньше не обладал тучной фигурой, то сейчас выглядел как жертва концлагеря. Одежда пребывала в полном беспорядке, на лице — недельная щетина, а в глазах — бездна тоски.

— Мне больше не с кем здесь поговорить, Данил, — признался он, закрывая дверь в мой кабинет. — Оборудование зафиксировало еще три сильных энергетических скачка, никак не связанных с графиком передачи данных, но это никого, кроме меня, не волнует. Я прорубил туннель во времени, а теперь по нему туда-сюда шастает что-то большое и непонятное.

— Вы на самом деле думаете, что кто-то шастает?

— Я уже не знаю, что мне думать. Кстати, вы тоже не слишком хорошо выглядите, Данил. У вас проблемы?

— Я тоже вижу что-то непонятное, — признался я. — Правда, больше всего мне непонятно то, чего я не вижу. Слово «Италия» вам что-нибудь говорит?

— Это название какой-то европейской провинции?

— Нет. Хотя можно сказать и так.

— Тогда я не знаю.

— А Рим?

— Что-то такое вертится в памяти… Извините, не помню.

— Конечно, поздно об этом спрашивать, но вы не думали о том, что существование туннеля может вызвать временные парадоксы?

— Нет. Прошлое — это то, что уже свершилось, и настоящее незыблемо. Я не вижу никаких изменений.

— В том-то и соль, что, если эти изменения произошли, мы не могли их увидеть.

Полковник Трэвис

Коренастый пожилой мужчина в простой тунике и сандалиях шел по ахейскому лагерю, и встречные расступались перед ним, как волны перед авианосцем. Никто не осмеливался заступить ему дорогу, никто не пытался заговорить с ним, зато все воины провожали его взглядами.

Все разговоры стихали при его приближении.

Буйные, чуть тронутые сединой волосы, брови, напоминающие грозовые тучи, властный взгляд и руки в следах застарелых ожогов. От него пахло озоном.

А я не удивился. Чему тут удивляться? После Ареса, Аполлона и Гермеса увидеть их общего предка было только логично.

Вопреки моим ожиданиям мужчина прошел мимо шатра старшего Атрида и двинулся в сторону лагеря аргосцев. Поскольку все камеры в пределах прямой видимости потеряли управление и попадали на землю, я двинулся вслед за ним самолично. У шатра ванакта Аргоса, в котором скрылся мужчина, я столкнулся с хитроумным Одиссеем, сверлившим ножом дырку в плотной ткани.

Испуганный Клеад вылетел из шатра, словно за пятки его кусал сам Цербер.

— Радуйся, смертный, — сказал Зевс Диомеду.

— Радуйся, что бессмертный. — Ванакт Аргоса был пьян.

— Мой сын умер, — сказал Зевс.

— Который? — небрежно спросил Диомед.

— Арес. Мой нелюбимый грозный сын Арей Эниалий, чье покрывало сшито из кожи убитых им воинов и чей конегривый шлем вселял ужас в сердца его врагов. Он умер после удара твоего копья.

— Как это может быть? Я не раз видел его в поле после того, как он получил мой удар.

— Это был не он. Гефест по моей просьбе надел его доспехи и показывался на поле битвы.

Теперь понятно, почему после схватки с Диомедом Арес не пытался добраться ни до меня, обидевшего его брата, ни до Диомеда. Раньше такое поведение бога войны казалось мне нелогичным, по идее он должен был пылать жаждой мести и пытаться заколоть Диомеда, но теперь все, включая и хромоту, вставало на свои места.

— Прими мои соболезнования, — сказал Диомед. — Мне жаль тебя, как было бы жаль любого отца, потерявшего сына. Но я не прошу у тебя прощения, ибо я не заколол твоего сына из-за угла, не ударил в спину, а сразил в честном бою. Каждый, кто берет меч и идет на битву, должен знать, чем он рискует.

— Он думал, что бессмертен.

— Я тоже думал, что он бессмертен. Выходит, мы оба ошибались.

— Я мог бы убить тебя прямо сейчас, — заявил Зевс.

Диомед, шатаясь, проковылял до выхода из шатра и глянул вверх.

— На небе ни облачка.

— Молнией, копьем, мечом или собственными руками. Я мог бы убить тебя.

— Что тебя останавливает?

— Ты дерзок для смертного, богоубийца и ванакт Аргоса, — сказал Зевс. — Или твоими устами говорит сейчас неразбавленное вино?

— Сейчас и всегда моими устами говорит Диомед, сын Тидея, и никто другой.

— Ты убил моего сына, — повторил Зевс. — И значит, ты должен мне выкуп.

— И чего ты хочешь, Кронид?

— Жизнь за жизнь.

— Чью жизнь ты хочешь взамен? Если тебе нужна моя, приходи завтра на поле боя вместе со своими молниями. Посмотрим, достану ли я тебя копьем.

— Твоя жизнь мне не нужна. Иначе я взял бы ее прямо сейчас.

— Тогда чья?

— Патрокла.

— Патрокла? Почему? Он ведь на нашей стороне.

— Такова моя воля, смертный. Я так хочу. Я повелеваю тебе.

— Нет, — отрезал Диомед. — Я не бью в спину. Я ведь не бог.

— Ты испытываешь мое терпение, смертный.

Диомед пожал плечами.

— Ты выполнишь мою волю, иначе никто не может поручиться за жизнь твоей жены, оставленной в Аргосе.

— Плевать, — сказал Диомед. — Я никогда ее не любил. Это был политический брак, не более того.

— И твой город будет стерт с лица земли.

— Завоюю себе другой. Все, что мне нужно в этой жизни, Кронид, это мои друзья, вино и тяжелое копье. И этого ты не сможешь отнять. А потому тебе нечем угрожать мне.

— Я даю тебе время, — сказал Зевс. — Подумай. И если Патрокл выйдет живым из следующей битвы, то месть моя будет страшна, и кара, постигшая тебя, заставит Прометея, Сизифа и Тантала содрогнуться от ужаса и сострадания.

Молния слетела с пальцев Зевса и ударила под ноги Диомеда, оставив на земле выжженное пятно.

Одиссей заявил, что на сегодня ему более чем достаточно всяких божественных откровений, и предпочел остаться с Диомедом, заливаясь вином и рассуждая, что бы это все могло значить. Я же, человек подневольный и любопытный по роду своих занятий, решил узнать больше и последовал за престарелым богом, отправившимся в лагерь мирмидонцев.