— А ты как думаешь? Димка грозится порешить… в общем, некую белобрысую мразь, которая тебя увела. Не буду в подробностях пересказывать. Как понимаешь, он был грубее и многословнее. А отец в ярости, еще и на Димку вызверился, что отпустил тебя с каким-то неизвестным мужиком, так что они и между собой поругались. Сейчас перешли в стадию позиционной войны, и, когда разберутся с тобой, старшего мы в семейном гнезде долго не увидим. Это я уже не говорю о том, что отец поднял каких-то знакомых, кого-то напряг, и ты уже в полицейских сводках. Не то как пропавшая, не то как похищенная. Что хоть за сволочь и откуда она вообще взялась?

— Скоро познакомишься, мы уже на подлете, — тяжело вздохнула я, бросив на по-прежнему невозмутимого Глеба еще один взгляд.

Словно приняв это за команду, мужчина рывком придвинул меня ближе, обнял одной рукой, и… пожалуй, мне действительно стало спокойней, когда сильная ладонь накрыла бедро, а губы ободряюще коснулись виска.

— Ого! — в замешательстве протянул Макс, удивленно вскинув брови. — То есть все вот прямо настолько серьезно, что этот белобрысый готов голову сунуть в нестабильный реактор? Погоди, за каким же… зачем ты тогда просила помочь с устройством личной жизни?!

— Это сложно объяснить. — Я тяжело вздохнула. — В общем, мы скоро будем, ты там… не знаю, подготовь всех морально. И спрячь острые и тяжелые предметы.

— Как ты предлагаешь прятать их кулаки? — насмешливо хмыкнул младший. — Ладно, подтягивайтесь, попробую что-нибудь сделать.

Вот так оно всегда и бывает. Если бы у меня не было Макса, жизнь была бы куда сложнее. Он, конечно, не менее ревностно, чем остальные, относился к моему моральному облику, но… с ним все же можно было договориться полюбовно, у него это никогда не доходило до фанатизма. Именно благодаря Максу у меня появились танцы — он первое время покрывал мои занятия, а потом помог убедить отца, что ничего дурного в этом нет.

— Все плохо? — насмешливо уточнил Глеб.

— Все… предсказуемо. — Я вздохнула и тут же встрепенулась испуганно: — Погоди, мы ведь еще не придумали, что говорить моим!

— Правду, — веско уронил мужчина.

— Ты издеваешься? — Я запрокинула голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Ты серьезно хочешь рассказать ему, что был пиратом, убил команду и взял меня в качестве добычи?! Ты… ты просто не представляешь, чем это закончится. Даже я представить не могу!

— В случаях, когда это не определено требованиями сохранения государственной тайны и не ставит под угрозу выполнение ответственного задания, я предпочитаю говорить правду, — спокойно, с расстановкой, скучающим тоном проговорил Глеб.

— Вот и давай считать, что под угрозой ответственное задание и…

— Лисеныш, не говори глупостей, — раздраженно поморщился он, потом коснулся моих губ легким, утешающим поцелуем и продолжил мягче: — Не трясись так, говорить буду я.

— Он тебя убьет.

— Вряд ли у него это получится, — усмехнулся измененный. — А я обещаю, что не причиню вреда.

— Вот зачем ты так? — вздохнула я. — Не проще ли спокойно все обсудить?

— С некоторыми людьми проще сначала подраться, — отмахнулся он.

Я задохнулась от возмущения, но высказаться не смогла: вместо продолжения разговора Глеб меня поцеловал. Вялого сопротивления хватило ненадолго, и вскоре мои пальцы уже запутались в густых белых волосах.

Через мгновение после того, как я сдалась на милость победителя и ответила на поцелуй, мужчина усадил меня верхом на свои колени, и весь остаток пути я думала совсем не о предстоящем трудном разговоре. Как показал вчерашний день и подтвердил вот этот поцелуй, я была совершенно не способна помнить о чем-то серьезном, когда жадные губы этого мужчины пили мое дыхание, а ладони дразнили кожу ласковыми прикосновениями.

Но дорога не вечная, в конце концов Глеб прервал поцелуй, обнял ладонями мое лицо и легко коснулся губами кончика носа.

— Пойдем, прилетели.

— А можем мы поступить как-нибудь иначе? — Я тоскливо вздохнула, поднимаясь, оправляя юбку и пытаясь пригладить волосы. И добавила, когда выбрались из авиона: — Я очень растрепанная?

— Да как тебе сказать, — со смешком протянул Клякса. — Ты растрепанная, у тебя раскраснелись щеки, очень аппетитно припухли губы, а еще вот тут, у ключицы, если ты не заметила, характерная отметина. Прости, я увлекся вчера, — повинился он без малейшего признака раскаяния, на ходу обнял меня за талию и, на мгновение прижав к своему боку, поцеловал в макушку. — Да и по мне опять же заметно, что мы не в шахматы играли в дороге.

— Не понимаю, почему тебя это веселит, — угрюмо заметила я.

— Лисеныш, ты всерьез полагаешь, что твои родственники не догадаются, чем ты занималась всю ночь наедине с мужиком, который наутро притащился в гости вместе с тобой? — легко рассмеялся он.

— Не обязательно столь навязчиво это демонстрировать! — огрызнулась я еще более несчастным тоном.

Глеб, сделав пару шагов, остановился почти у самой двери, развернул меня к себе, опять обхватил ладонями лицо. Губы его еще хранили тень улыбки, но вот глаза смотрели серьезно, пристально и с какой-то… мрачностью, что ли. Было что-то такое в глубине этого взгляда, отчего мне сделалось не по себе.

— Алиса, это все… — начал он, но осекся, не в состоянии подобрать слова, и наконец выдохнул: — Вин! Не дергайся, не бойся и просто доверься мне, хорошо? Я точно знаю, что и кому говорю, что делаю и чем все это закончится. Обещаю, никто всерьез не пострадает, убивать и калечить твоих родственников я не собираюсь, они меня — просто не смогут, а тебя я в обиду не дам.

— Меня пугает твой настрой, — тоскливо вздохнула я. Однако, к собственному удивлению, ощутила, что внутреннее напряжение начинает отпускать.

— Выше нос, лисеныш, — усмехнулся Глеб и коротко поцеловал. — Ты моя абордажная доля, причем ключевое слово здесь «моя». И уступать тебя кому бы то ни было — родне, врагам, да черту лысому! — я не собираюсь. А если добром не получится — тогда просто увезу. Это в любом случае произойдет в ближайшем будущем, а если прямо сейчас… Ну, тогда я только в выигрыше.

— Да, я помню, ты без меня плохо спишь, — вздохнула я. И вроде умом понимала, что слова мужчины должны настораживать или даже пугать, тоже ведь своего рода тирания, но мне от них сделалось легко и сладко.

— Если бы только. — Губы чуть скривились, улыбка превратилась в ухмылку — хищную, многообещающую. — Я без тебя и живу дерьмово, если это вообще можно назвать жизнью. А что до твоего согласия, так ты его вчера дала. Три раза, если считать сцену в душе.

— Пошляк, — немного нервно хихикнула я, но желания спорить не возникло.

Еще один короткий поцелуй, и Глеб потянул меня дальше, к двери. А я поняла, что мне совсем не страшно и ни капли не стыдно: нет ничего постыдного в ночи, проведенной в объятиях любимого мужчины.