А там как раз отдыхали пожилые солдаты БАО, занятые работами по расчистке летного поля. Боясь выкатиться за пределы полосы, Цыганков выключил двигатель. Самолет бесшумно прокатился над дремавшими работягами, случайно никого не раздавив и не зарубив винтом. Но один из них, видимо, услышал шорох травы под колесами, стал приподниматься и получил удар стабилизатором по голове, от которого тут же скончался.

Вина Цыганкова в гибели человека очевидна. Но только ли он виноват? Пожалуй, нет. Не знаю, были ли солдаты проинструктированы командиром, пославшим их на работу, о соблюдении правил безопасности на рабочем поле и рядом с ним, особенно во время полетов. А если и были, то виноваты сами солдаты, допустившие беспечность. Погибшего осуждать, конечно, не стали – с мертвого не спросишь. А вот ортодоксу, как назвал Цыганкова командир полка, за этот случай пришлось выслушать хороший нагоняй, чтобы не хлопал ушами на пробеге самолета.

На ночь нас разместили в небольшой лесной деревушке, той самой, куда ходил мой стрелок Федя. Батальон, обслуживавший нас, еще не прибыл. Спали на полу без всякой подстилки. Под голову я подложил пистолет, планшет и шлемофон. В начале июля, как известно, ночи очень короткие. На рассвете нас потихоньку разбудили: «Поднимайтесь быстрее! В деревню пришли немцы с оружием. Их много, больше нас. Четыре крайних дома уже заняли. Если узнают, что мы находимся здесь, всех перебьют!» В какие-то секунды мы поднялись, полусонные, с пистолетами в руках и под прикрытием нескольких вооруженных солдат, возглавляемых адъютантом эскадрильи Тишковым, быстро направились на аэродром.

К счастью, немцам было не до нас. Видимо, они, утомленные длительными переходами, заняв дома, сразу завалились спать. Больше в эти Липки мы не показывались. Завтракали прямо у самолетов сухим пайком. Из технического состава на аэродроме было всего несколько человек, в основном руководящий состав. Остальные находились в пути. Поэтому всю предполетную подготовку пришлось делать летчикам и воздушным стрелкам. Работали сноровисто, с подъемом.

Старший инженер полка Перепелица, его заместитель по радиоспецоборудованию Бершов, инженер по вооружению Собакин, старшие техники эскадрилий Гуртовой, Скворцов, Растихин и несколько механиков разных специальностей из младших командиров, обливаясь потом, бегали по стоянкам от самолета к самолету, подсказывая и проверяя готовность самолетов к вылету. В момент подготовки поступила команда: посадку производить на аэродроме Сухой Остров. Вылет производить по готовности групп. У командования возник вопрос: как переправить знамя полка. Его надо надежно охранять. Из Балбасова основной технический состав еще не прибыл, а когда мы улетим, останется небольшая группа людей с неисправными машинами, которые надо вводить в строй.

Часть технического состава уже отбыла к новому месту базирования. Поэтому оставлять здесь знамя полка было опасно: по лесам бродят немцы и всякий сброд, а ждать прибытия из Балбасова техсостава времени нет. Конечно же знамя должно быть с основным составом на новой точке базирования. Посовещавшись со своими замами, Иван Иванович принял решение отправить его на боевом самолете. Знамя сняли с древка, Сухих, словно поясом, обернул им талию, спрятав под гимнастеркой, чтобы не пачкать и лучше сохранить святыню полка. Сделал он это на случай покидания самолета на парашюте, чтобы оно все время было при нем. Полет выполнялся звеном, в составе которого летел и я, везя в задней кабине, под ногами Феди, отцовский чемодан.

Не думал я, что спустя всего неделю после полета на разведку Докудовского аэродрома буду сидеть под самым Минском. Борисов и Докудово теперь уже наш тыл. Минск тоже освобожден. Это случилось 3 июля, в день, когда мы перелетели из Липок на аэродром Сухой Остров, или, как его позже стал называть Иван Иванович, Крупки. Освобождение столицы Белоруссии стало праздником для нашего народа. Москва отметила это событие артиллерийским салютом. Верховный Главнокомандующий объявил благодарность войскам 1-го и нашего 3-го Белорусских фронтов и присвоил имя города частям и соединениям, наиболее отличившимся при его освобождении. Наш 3-й штурмовой корпус стал именоваться Минским.

Полк был награжден орденом Красного Знамени и стал именоваться 893-м Витебским Краснознаменным штурмовым авиационным полком. Такое событие еще больше подняло боевой дух личного состава. Награждение орденом и присвоение наименования «Витебский» было для нас большой честью. Во время Белорусской операции полк с полной отдачей сил самоотверженно выполнял поставленные задачи.

В боях за нее мы понесли немалые потери в летном составе, особенно зимой. В летних боях наиболее заметной потерей среди летчиков была гибель одного из ветеранов полка командира звена 1-й эскадрильи лейтенанта Лобанова. В боях под Орлом он одним из первых был награжден орденом Красная Звезда и был в полку вторым летчиком после Пстыго, который за боевую работу был награжден тремя орденами. О его гибели мне с грустным видом сообщил Иван Иванович.

Сбит он был прямым попаданием зенитного снаряда. Всего несколько дней назад он, как и Жучков, выступал на митинге по поводу начала наступательной операции фронта и клялся до конца выполнить свой долг перед Родиной и во имя Победы над врагом готов отдать жизнь. Клятву свою он сдержал. Память об этом товарище, с которым мы были вместе с начала формирования полка, осталась у меня навсегда. Мы с ним отлично знали друг друга. Оба вместе ходили в обмотках и носили погоны рядовых красноармейцев, не раз вместе летали на боевые задания.

Теперь в полку из тех, кто был в Чапаевске, осталось всего пять человек, а из рядовых того времени двое – Остропико и я. Остальной летный состав пришел позже в порядке пополнения. Вся пятерка приобрела достаточный боевой опыт. Однако для того, чтобы остаться живым, помимо умения, на войне должно быть еще и везение, то есть счастье. Оно, как известно, у всех свое. Никто заранее не мог предсказать, что с ним будет. Это все понимали. Судьба решала по-своему, кому жить, а кому нет.

На следующий день после перелета из Липок меня направили на аэродром Балбасово, чтобы перегнать оставшиеся там машины. Приземлившись, увидел готовившихся к вылету бомбардировщиков Пе-2, которые, вероятно, сели там сразу после нас. Смотрю – у самолетов ходят летчицы. Да это же тот самый полк, который садился у нас в Лешне, подумал я, а теперь вслед за нами прилетел сюда. А девушки какие! Одна красивее другой. Летная форма, со вкусом подогнанная по фигурам красавиц, очень шла им. Боевые ордена на их полных грудях особо подчеркивали их красоту, перед которой не могли устоять наши ребята.

Однако время не позволяло заниматься знакомством, да и девушки в неменьшей степени были заняты своими делами и не были склонны тратить его на подобное занятие. На попытки отдельных любителей провести с ними время они не отвечали. Держались с достоинством, зная себе цену. Вижу, как их командир, солидная женщина с серьезным выражением лица, отдает какие-то распоряжения на старте. В полку, как и везде, идет обычная работа по подготовке к полетам. Наблюдая за ними, подумал: вот и этим красоткам пришлось наравне с мужчинами делать общее дело, и гибнет их не меньше. И тут вспомнился случай, происшедший несколько дней назад перед перелетом из Лешни в Балбасово, когда в одном из полетов мы помогли бомбардировщикам избавиться от огня зениток. Произошло это, когда после выполнения задания мы возвращались домой.