– А почему ты вообще о ней подумала? – спрашивает Софи.

– Не знаю. Я, собственно, и не думала, но, как видно, что-то во мне подумало за меня. Наверное, где-то внутри я все время о ней думаю.

– Ты сама была ребенком, – говорит Софи. – Ну что ты могла сделать?

– Может быть, и не могла…

Все верно. Я была ребенком. А потом были годы на улице – целая жизнь, спрессованная в несколько коротких лет. И пока я не прошла через всю эту боль и муку, пока не выбралась на другую сторону, я даже подумать не могла о том, что оставила в старом домике на окраине Тисона.

– Зато я вполне могу понять, – говорю я, – что она ненавидела меня все эти годы.

Софи молча смотрит на меня. Видно, как трудно ей смириться с мыслью, что кто-то может меня ненавидеть. Хорошо, когда у тебя есть такая верная подруга. Но она представить себе не может, насколько плохо было в доме, где я провела детство, и ей не понять, почему то, что я оставила там сестру, было самым ужасным поступком в моей жизни.

– Ты знаешь, – добавляю я, – она выглядела точь-в-точь как я в том же возрасте.

– Ты имеешь в виду?..

Я киваю:

– Моя сестра.

Я вижу, как Софи медленно усваивает эту мысль. Не знаю, откуда взялась эта волчица в стране снов, зато это прекрасно объясняет все, происходящее здесь, в Мире Как Он Есть. Сбивший меня автомобиль. Уничтоженные картины. И даже появление двойника.

– Надо сказать Лу… – начинает Софи, но я уже качаю головой.

– На моей совести и так достаточно, – говорю я, – не хочу добавлять ей еще боли.

– Ты ничего плохого ей не сделала.

Я молчу. Все эти рассуждения я уже слышала. От Анжелы, от Венди и Софи, от Джорди. Все звучит очень логично и разумно, но не отменяет того, что я сделала. Ничто не отменяет – и не отменит.

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ИНТЕРВЬЮ С ДЖИЛЛИ КОППЕРКОРН,

ВЗЯТОГО ТОРРЕЙН ДАНБАР-БЕРНС

ДЛЯ «КРОУСИ АРТС-РЕВЬЮ»

В СТУДИИ МИСС КОППЕРКОРН НА ЙОР-СТРИТ в среду, 17 апреля 1991 года

– Вы о чем-нибудь сожалеете? Изменили бы что-то в своей жизни, будь у вас такая возможность?

– Пожалуй, нет. Тем, что мы есть, делает нас жизненный опыт, а меня вполне устраивает то, что из меня получилось. Мне жаль, если я кого-то обидела, но я никогда не причиняла зла намеренно – что, конечно, не оправдание, потому что мы все равно в ответе за все, что сделали, даже по недомыслию, – но, по крайней мере, у меня никогда не было намерения кому-то вредить.

– Можете привести пример?

– С десяти лет я убегала из дому, потому что жизнь там была не просто невыносимой, но и опасной.

– Так о чем же тут сожалеть?

– Я оставила там маленькую сестренку. После побега я несколько лет просто барахталась в грязи. А когда жизнь снова выровнялась, я вернулась, чтобы посмотреть, как ей живется, но они переехали, дом стоял пустой, и негде было узнать новый адрес.

Все эти годы я пыталась выяснить, что с ней сталось, но не сумела. (Долгая пауза.) А может, я недостаточно старалась.

Ничего нет хуже, как оставить что-то недоделанным. Не важно, сколько лет прошло, – незаконченные дела возвращаются снова и снова, грызут нас и точат, как зубная боль, и на них, как на дрожжах, в наших умах бродит горькое ядовитое зелье: вина и стыд. Они отравляют удовольствие и порождают неудовлетворенность, которая в нашем сознании оторвана от настоящего источника, так что мы виним что-то другое и нагромождаем новые проблемы поверх старых. И в конце концов у нас в головах вырастает куча хлама, в глубине которой – тлеющий уголь, невидимый, но оттого не менее опасный. В любую минуту может полыхнуть пламя, и пожар уничтожит безопасный маленький мирок, в котором мы пытались жить все это время.

И все хорошее в нас останется благими намерениями…

Шоссе к северу от Ньюфорда, июнь 1973-го

Денег у нас так мало, что и говорить не о чем, а старая колымага, которую мы позаимствовали у Кристи, с виду не способна и одной улицы преодолеть, однако мы добрались сюда – мы с Джорди, и направляемся к Тисону, словно парочка голубков в медовый месяц, хотя мы вовсе не парочка и в конце пути нас ждет что угодно, только не удовольствия.

В этой поездке мы еще продолжаем знакомиться друг с другом. Встретились всего пару месяцев назад – два временных разносчика писем, нанятых почтой, чтобы помочь управиться с потоком рождественских поздравлений. Теперь так не делается. Теперь профсоюзы набрали силу и не допускают случайных приработков. Члены профсоюзов получают за сверхурочные полуторные оклады, а студентам и уличным артистам приходится искать другие способы пополнить свой скудный зимний бюджет.

Я, собственно, не знаю, как удалось Анжеле достать для меня эту работу. Даже в те времена наверняка существовала какая-то система проверок, а я ведь живу под вымышленным именем. Хотя теперь Джилли Копперкорн – мое настоящее имя. Имеются документы, которые я могу предъявить, хотя понятия не имею, как Анжела их раздобыла. Но у меня есть и метрика, и номер социального страхования. Меня даже внесли в списки избирателей.

– Не спрашивай, – сказала мне Анжела, передавая набитый документами конверт.

Заглянув внутрь, я ее поняла. И не стала спрашивать.

Наверное, это одна из причин того, что они с Лу разбежались. Кристально честный коп не мог спокойно видеть, как она творит новые личности из ребятишек вроде меня. Ему не понять было, как трудно им все время ждать, что их, того и гляди, выследит их прежняя семья. Он бы все делал по закону. Если тебя преследуют – обратись в полицию. Для того полиция и существует.

Только этот путь добавляет лишней боли. Лучше стать невидимкой. Совсем исчезнуть и возникнуть новым человеком, не знакомым никому из твоего прошлого. Строго говоря, закон нарушается. Но спросите любого из Детей Тайны, спросите избитую мужем и скрывающуюся жену, и все скажут вам одно: лучше вот так нарушить закон, чем снова терпеть боль. Кто знает, каково будет в следующий раз? Сумеешь ли ты его пережить? Слишком многим не удается.

Так или иначе, в конце ноября я на почте. Сегодня мой первый рабочий день, и я стою в дверях кафетерия с бутербродами в пакетике, потому что денег перекусить в кафе у меня нет. Обвожу взглядом всех этих людей – добрых, солидных, честных тружеников по большей части, – и все мои усилия стать одной из них и начать новую жизнь обращаются в ничто.

Я снова чувствую себя сбежавшей из дому несовершеннолетней шлюхой-наркоманкой. Вот они смотрят на меня и видят насквозь, сразу понимают, кто я есть на самом деле. Анжела предупреждала меня, что самое трудное, когда уходишь с улицы, – снова почувствовать себя нормальной. Некоторым это так никогда и не удается.