class="p1">Главный антибрежневский аргумент неоспорим. За 18 лет правления, озабоченный исключительно сохранением и приумножением внешних атрибутов власти, Брежнев истощил страну, возможно, необратимо довел до окончательного краха и без того убыточное сельское хозяйство, поставил национальную экономику в зависимость от иностранных капиталовложений, ослабил бразды правления внутри страны, отступил перед Америкой в таком ключевом районе мира, как Ближний Восток, низвел Советский Союз на роль второстепенной державы. Перед андро-повским руководством стоит множество внутренних и внешних проблем, и все эти проблемы оно будет решать исключительно силовыми либо макиавеллиевыми приемами, ибо иных в арсенале бывшего шефа тайной полиции нет и быть не может. Когда человеку под семьдесят, как Юрию Андропову, он еще способен поменять место работы, но не рабочие навыки. И дело тут не только в возрасте. Путь к власти накладывает неизгладимый отпечаток на человека, который ее в конце концов достигает. Те средства, которые оказались хороши для ее достижения, теперь кажутся необходимыми для сохранения. Борьба за власть становится способом правления. Тот же Сталин, к примеру, уже будучи безраздельным тираном, продолжал бороться за власть: хотя у него не было больше соперников, но, с его точки зрения, они были. Наблюдательный Тацит заключает, что из всех римских императоров Веспасиан единственный, кто заняв трон, изменился к лучшему.

Не в том суть, что Генрих У и Веспасиан — исключения из правил. И даже не в том, что они пришли к власти в значительно более молодом возрасте, чем Андропов. Все упирается в их прежние занятия. Веспасиан был поглощен войнами, а Генрих У — кутежами, в то время как три десятилетия сплошь, а может быть, и больше, перед тем, как проникнуть с черного хода в Кремль, Андропов занимался исключительно интригами. Это изощрило ум, но одновременно измельчило и опошлило. Следует также помнить об очень низком — даже в сравнении с кремлевскими коллегами — образовательном уровне, приблизительно как у Сталина, что в сочетании с тридцатилстней подпольной деятельностью делает горизонт замкнутым, реакции примитивными, действия прямолинейными. Будучи самородком и догадываясь о пределах, поставленных природой, воспитанием, опытом и окружением, Андропов напускает туман и там, где нет вроде бы нужды в обмане или камуфляже, но с его точки зрения — есть всегда: иначе не скрыть простоту под личиной сложности. Потому он запутывает следы даже тогда, когда за ним нет и не может быть погони. Самораспрастраняемые слухи — часто не самозванство, а своего рода игра в прятки с самим собой. Нет поэтому у нас уверенности, что Андропов отдает себе отчет, кто он есть на самом деле. Его знание о себе замутнено многолетним маскарадом, когда он и жил и действовал согласно совету, которым обмолвился однажды Тютчев:

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои…

Мечта в конце концов исполнилась, но чувства вымерли. Встретившийся с Андроповым в конце февраля 1983 года министр иностранных дел Франции Клод Шейсон был поражен его сухостью, деревянностью, холодом, отсутствием человеческих реакций. А когда журналисты спросили Шейсона, можно ли считать нового советского Генсека современным человеком, он ответил: “Андропов современен в том же смысле, в каком современен компьютер, то есть он точен в выборе слов и жестов".

Было бы полбеды, если б в Кремль пришел просто “человек-компьютер". Но этому “человеку-компьютеру", ввиду преклонного возраста и вынужденной сдержанности в предыдущие десять, по крайней мере, лет, сейчас приходится торопиться. Чтобы успеть сделать то, что он давно до мельчайших подробностей обмозговал в том глубоком подполье, в каком его держали кремлевские вожди, пока у них хватало сил. Единственная страсть, которую Андропов сохранил и которая, под влиянием обстоятельств, к старости, когда он вышел наконец на поверхность, еще более усилилась, — нетерпение сердца. Ибо, пользуясь простонародным выражением, он политически “засиделся в девках".

Отсюда крутой курс, который Андропов взял сразу после того, как завладел полнотой власти, — выкорчевывание остатков диссента, борьба с коррупцией и под ее щитом замена брежневских прихлебателей надежными кадрами госбезопасности, полицейская кампания против лени, прогулов, опозданий на работу и выпивок во время работы. Что ни день, появляются сообщения о суровых наказаниях взяточников, в том числе на министерском уровне, антисоветчиков, прогульщиков и пьяниц.

В первое время андроповской эры милиция проводила облавы, которые носили кодовое название “трал", ибо рассчитывались на то, чтобы застать прогульщиков врасплох — в кинотеатрах, кафе, пивных, магазинах, даже в банях. Так, однажды милиция нагрянула в знаменитые Сандуновские бани в Москве, всех сфотографировала в костюмах Адама и потребовала от голых людей документы. Тех, у кого их не оказалось, отправили в ближайшее милицейское отделение. Среди задержанных нашлось несколько десятков прогульщиков, их фотографии — в голом виде — разослали по месту их работы.

Само собой разумеется, что при этом растет не только власть милиции, но и произвол, от которого человек уже ничто защитить не может: он в полном смысле слова совершенно голый и беззащитный. Кстати, милиционерам, во главе которых стоит теперь профессиональный кагэбэшник Виталий Федорчук, повысили до 70 процентов оклады, тем самым приравнивая их к сотрудникам КГБ и пополняя ими новый привилегированный класс. Это естественно, что с приходом нового вождя возникает новый класс. Если существовали ленинократия, сталинократия и брежневократия, которая в последние годы превратилась в геронтократию, — Хрущев не успел создать хрущевократию, — то неизбежно появление андроповократии. Она и возникла быстрее, чем любая другая “кратия", и быстрее других растет. Так, выявилась острая нехватка милиционеров в связи с новым размахом их деятельности: усилением патрулей и проверок. Службу в милиции тут же приравняли к военной и решили набирать в нее военнообязанных, как в армию.

Рост полицейского аппарата означает увеличение функций государства. Вместо ожидаемой западными специалистами по СССР и поредевшими рядами московских либералов децентрализации происходит, наоборот, централизация. Государство присваивает себе все больше прав, обделяя ими и без того бесправных советских граждан. Конечно, средства насилия не бесконечны, но до их истощения далеко: андроповская эра не вступила в сталинскую стадию, хотя всенациональная прививка страха уже произведена.

Таким, например, приемом психологического давления, способным довести людей до паники.

У входа на некоторые предприятия установлены светофоры: зеленый свет означает, что можно не спешить, желтый — надо поторапливаться, красный — уволен за опоздание на работу.

Отметим попутно резкое различие — до противоположности — между рецептами, которые “выписывают" для выздоровления советской экономики западные специалисты, и поисками путей выхода из экономического тупика, которые ведутся Андроповым и его сподручными. С их точки зрения, экономический кризис вызван не отсутствием в СССР демократии, децентрализации и свободного