Далее разговор пошел о французской эскадре, которая уже давно переплыла через Зунд и находилась, по всей видимости, в Гамбурге. Миних отрапортовал с полным знанием дела.

— А может, король Станислав и отплыл на одном из этих кораблей? — с напором поинтересовалась императрица.

— Этого быть никак не может. Первые из французских кораблей появились в устье Вислы четвертого апреля, но мы принудили их выйти в открытое море. Второй раз они появились только тринадцатого мая. На одиннадцати французских фрегатах было привезено французское войско. Оно высадилось на берег и вступило в бой с нашей армией. Я докладывал вам, что в этой битве русские солдаты и офицеры выказывали великий кураж, охоту к бою и радость по случаю победы. А в начале июня прибыл наш флот и встал на Данцигском рейде. После этого французские корабли, бросив своих солдат без защиты, удалились и больше не возвращались. Король Станислав бежал за два дня до падения города, то есть двадцать шестого июня.

Миних докладывал лихо, слова так и отскакивали от губ. Выглядел фельдмаршал как обычно моложе своих лет, одет с иголки, при этом фасонил и не скрывал этого. Красив, мерзавец, что и говорить. Бирон стоял за креслом государыни и весь извелся, ожидая от нее главного вопроса: «Сколько ты, шельма, получил ефимков золотом за побег Станислава?» Но Анна зачем-то тянула время, а при этом улыбалась благосклонно, а Миних, чувствуя эту благосклонность, еще шире распустил павлиний хвост.

— Славная была баталия! Достойно внимания вашего величества, что Данциг сдался прежде, чем прибыла из Петербурга осадная артиллерия. Город Вейксельмюнде, предместье Ора и множество редутов мы взяли с тремя восемнадцатифунтовыми пушками и пятью пятипудовыми мортирами, из которых одну разорвало. На двадцать моих пушечных ударов Данциг отвечал двумястами. Неприятель имел тридцать тысяч войска, а у меня было только двадцать. И заметьте, линия осады простиралась на девять немецких миль.

И как было не похвалить такого молодца? Анна произнесла: «Спасибо, граф», и сказала это без всякой натуги, даже ласково. Бирон был в бешенстве.

В тот же вечер он не удержался, спросил у императрицы:

— Анна, почему вы ни словом не обмолвились о мерзком приключении Миниха, о пренебрежении им чести офицерской? Я имею в виду подкуп.

— У меня нет доказательств. Да теперь это уже и не важно. Сейчас главное узнать, где Лещинский скрывается и действительно ли он выбит из колеи и ни на что больше не претендует.

Да плевал Бирон на Лещинского. Фаворит хотел одного, чтобы этот пятидесятилетний щеголь, который играючи околдовал императрицу, поплатился за свои «подвиги». Да кто так воюет? Солдат положил несчетное количество. Все говорят, что осаду он вел бездарно, грубо, восстановил против себя подчиненных, поссорился с генералом Люберасом (Бирон, конечно, доложил об этом государыне), к тому же упустил короля и опять ходит в героях. Ужо он найдет на него управу. Только надо понять, как это сделать.

Меж тем во дворце в честь фельдмаршала закатили отменный бал. Вино лилось рекой, тосты один другого вычурнее превозносили до небес фельдмаршала и непобедимую русскую армию. Артиллеристы постарались и устроили такой фейерверк, что обыватели целую неделю потом судачили на эту тему.

Миних был на подъеме. Сил много, хочется работать, творить, преобразовывать, он так и рвался вперед теперь уже на мирной ниве. Но оказалось, что он никому не нужен. Кабинет, в коем он главенствовал над военной коллегией, собирался не чаще, чем раз в месяц, а в летнюю пору и того реже.

Миних надеялся получить если не повышение в чине, дальше вроде и повышаться некуда, то присоединить к прежним чинам новые. Но императрица вдруг забыла о своем фельдмаршале. Двор словно вразнос пошел. Что ни день, то бал. И все так нарядно, весело. Дамы выглядели пленительно, музыка звучала великолепно, кругом оживление, смех, веселость, а Минихом никто не интересуется, не ловит его взгляд, не вздыхает украдкой. Даже в карты его не приглашают играть. Что же остается делать? Фельдмаршал сидит в уголочке, смотрит на всех без улыбки, эдаким индюком, и каждым жестом своим дает понять, что он есть великий полководец, а все прочие — партикулярные кролики.

Но ведь он прав, тысячу раз прав! Раньше он умел и любил быть любезным, а тут все как-то разом надоело. Сплетни казались пресными. Он находил смешной ту непомерную взволнованность, которую выказывали кавалерские дамы при обсуждении распри князя Щербатова с женой. Или, скажем, государыня заинтересовалась, как ведет себя в Москве супруга царского шута Апраксина? Муж-то при дворе на должности, а супруга, говорят, о муже забыла, предается неумеренному питию и блуду с князем Долгоруковым.

Никто не предлагал Миниху новых должностей, русский двор оказался глух к его удаче. Это что же получается? Из всех наград, полученных им в кровопролитной битве, у него только и есть подарок от короля Августа Саксонского — шпага и трость, усыпанные драгоценными камнями?

«А подите вы все!» Настроение у фельдмаршала было пренеприятнейшее. Столица казалась скучной, пыльной, балы бесцветными, а пикники на свежем воздухе убогими.

Миних решил удалиться в свою загородную усадьбу Гостилицы. Все разъехались по дачам. И почему бы ему тоже не вкусить заслуженный отдых. Преданная супруга Варвара Елеонора, по домашнему прозвищу Еленька, чувствовала угнетенное состояние мужа, но лишних вопросов не задавала, вела себя нарочито бодро и что-то все время лепетала про «живительный воздух, успокаивающие взор дальние виды и свежее козье молоко», словом, всякие глупости.

Усадьба Гостилицы считается одной из жемчужин окрестностей Петербурга, и громкую славу ей дали поздние ее хозяева Разумовские и Потемкины. Но первоначально усадьбой с обширными угодьями владел фельдмаршал. Имение это пожаловал Миниху Петр I.

Надо сказать, что, толкуя про «дальние живописные виды», Еленька не ошибалась. Господский дом стоял на холме, полого сбегавшем к речке Гостилке, полной тихих заводей, окуней и раков. Дом хоть и был деревянным, но построен был в голландском вкусе и выглядел очень внушительным.

Парк был огромен. По распоряжению Миниха, а он понимал в водных сооружениях, был построен каскад из трех прудов. Пруды соединялись протоками, через которые велением архитекторов перекинулись каменные горбатые мостики. Глаз радовали разбросанные в живописных местах беседки, павильоны и грот из валунов, воздвигнутый над бьющим из земли ключом. Добавим к общей картине знатную церковь Святого Владимира, водяную мельницу, оформленную так красиво и романтически, как только немцы оформлять умеют. Красильная мануфактура на задах парка изяществом не отличалась, но приносила верный доход.

Миних сразу нашел здесь применение своим силам. Были призваны рабочие для завершения каскада. Сам рельеф местности говорил, что надобно вырыть еще один пруд — четвертый.

Красиво же, черт побери! Далее надо было проверить, правильно ли идет разведение форели в прудах, ему казалось, что рыбы стало не в пример меньше. А также пора, наконец, поменять в двух гостиных обои и обить их голубым и лиловым штофом, пусть Еленька порадуется.