— Чем заняты эти дураки? — пробормотал Эсп.

— Кто их разберет?! — огрызнулся Менеф. Он был весь в синяках, и от него дурно пахло отбросами. Ни тот, ни другой еще не подозревали, что им предстоит совершить на этом веселом празднике главное. Жрецы принялись тем временем читать заклинания, из коих следовало, что все грехи, совершенные царем Мардуком в предыдущем году, магическим образом передались лжецарям — последним же было невдомек, что праздник завершается тем, что лжецаря убивают, дабы он унес с собой в подземный мир грехи царя настоящего. В древности, когда страна была бедна, для этой церемонии использовали козла отпущения. Но по мере того как Вавилон становился все более процветающим и утонченным, этой почести стали удостаиваться самые для того подходящие…

Решать, проявить или нет милосердие в отношении царя-однодневки должен был правящий повелитель. Сейчас было решено, что поскольку Менеф был важной фигурой, а Эсп солдатом, Мардук (после консультации с Симеркетом) предварительно решил напоить их вином с наркотиком. Выпив по чарке, они скоро впали в беспамятство…

Однако это был не глубокий сон — наркотик не был сильным. Проснувшись почти одновременно, они обнаружили, что сидят в полутьме, в каком-то каменном погребе. Но не это было странным. Странным было то, что они лежали на полу голые… Что за праздничная причуда? И где людской шум?

Внезапно маленькое оконце в двери захлопнулось.

Они услышали приглушенный голос-приказ, отданный кем-то по ту сторону двери. Лишь когда Менеф услышал над собой лязг опускающегося рычага, он наконец понял, где они… И закричал — страшно, с надрывом, как раньше кричал Симеркет…

Эсп не терял сил на крики. Он просто толкнул того, с кем делил только что этот трон, туда, где кишели, шипя, насекомые. Они тут же набросились на него, и его тело почти мгновенно превратилось в бесформенную шевелящуюся массу. Вскоре посол был мертв.

Однако если Эсп думал, что нашел выход, то он ошибался. Оставив от первого тела лишь груду блестящих костей, твари, пощелкивая челюстями, накинулись на вторую добычу…

И тут Эсп закричал. Но кричал он недолго…

Спустя несколько недель, в день, что маги объявили благоприятным, жрецы перенесли статую Бел-Мардука в раку из резного с позолотой дерева, чтобы поместить в фургон, который тащила сотня волов. На фургоне было двенадцать деревянных колес, инкрустированных слоновой костью, и он был увенчан двумя резными крылатыми драконами. Фургон сиял свежей краской, и драгоценные камни, вкрапленные тут и там, сверкали на ярком солнце. Серебряные колокольчики мелодично позвякивали в утреннем воздухе, отпугивая злых демонов, что могли появиться по пути следования. Погонщики выкатили фургон на дорогу, ведущую на северо-запад; глядя на его медленное движение, можно было подумать, что это колесница, катящаяся по небесным тропам. Так везли статую Бел-Мардука.

И был второй фургон. Рядом с Великим Магом Ададом там сидел Симеркет. Он был облачен в простую белую льняную тунику с эмблемой ведомства, подаренной ему фараоном. Несмотря на вмятину, отныне он всегда будет носить ее: сокол спас ему жизнь, и теперь он относился к нему с суеверным трепетом.

Когда второй фургон двинулся вслед за первым, Великий Маг наклонился к Симеркету и прошептал ему на ухо:

— Я все время знал, что мы поедем в Египет вместе. Это сказала мне овечья печенка!

Симеркет улыбнулся, ничего не ответив, и повернулся к следовавшей позади свите.

Свиту составляли многочисленные повозки, колесницы, телеги. В них ехали менее значительные маги Бел-Мардука и его певцы, и еще — стайка прекрасных девственниц, дабы согревать его ночи. Позади маршировал длинный ряд исинских солдат — защита их путешествия в Египет.

В арьергарде процессии следовала маленькая повозка с тремя гробами, вырезанными в египетском стиле. В них покоились мумии Сенмута, Виа и Анеку. Симеркет приказал, чтобы в Городе Мертвых в Фивах для них была сооружена могила. Это было лучшее, что он мог для них сделать.

Позади этой повозки ехала другая — с носилками, на которых лежал Рэми. Хотя юноша утверждал, что чувствует себя вполне хорошо, чтобы сидеть рядом с Симеркетом, и Найя, и преданный врач Кем-весет запретили ему это. Несмотря на свою суровость, старый лекарь все утро улыбался: он с радостью принял приглашение Симеркета заботиться об их здоровье на протяжении утомительного и опасного переезда. Таким образом, Вавилон терял своего лучшего врача, а его винные погребки — самого преданного посетителя. Найя и Кем-весет ехали рядом с носилками Рэми на белых осликах, неотрывно наблюдая за юношей, как пара орлов, охраняющая своего птенца.

Толпы темноголовых выстроились вдоль дороги, чтобы пожелать своему божеству безопасного путешествия. Среди них были братья Галзу и Кури, бывшие соглядатаи Симеркета. Накануне вечером Симеркет дал им мешок золота (разве они не спасли ему дважды жизнь?), и теперь они считались одними из самых богатых людей в Вавилоне. Одетые в красивое облачение, в тюрбанах с перьями, братья церемонно поклонились, когда Симеркет проезжал мимо. Он кивнул им и приветствовал их на египетский лад.

На пересечении дорог их ждал на своем жеребце Мардук.

— Симеркет! — окликнул он его по-египетски. — Я понял, что не могу жить, не видя твоего строгого лица, твоих черных печальных глаз! Ты вернешься к нам?

Разве мог Симеркет сказать царю Вавилона, что надеется, что его нога никогда больше не ступит в это проклятое царство? Он просто покачал головой.

— Как скажет моя жена, о равный богам! — ответил он. — Теперь она — властительница всех моих странствий…

Подъехав ближе, Мардук наклонился в седле и схватил Симеркета за руку. Однако почувствовав, что говорить не в силах, он бросил ему кожаный мешок и повернул лошадь. Не оглядываясь, он быстро поскакал к воротам Иштар — входу в свою столицу. Только через несколько часов Симеркет заглянул в мешок. Оттуда на него блеснули пять кусков золота. Симеркет громко расхохотался — вавилонский царь вернул ему деньги, что Симеркет заплатил за него эламцам в качестве выкупа.

Симеркет поднял голову. Судя по всему, он возвращается в Египет с триумфом. Он нашел женщину, которая значила для него все, и мальчика, которому понадобилась его помощь. Он сдержал клятву и вез своему царю священного истукана. И все-таки в душе Симеркета жила тревога. Он знал, что в Египте есть люди, все еще желающие его смерти, и что ужасная царица Тайя проникала даже за Врата Тьмы, чтобы постараться заключить тех, кого он любил, в свои мстительные объятия. И так же хорошо, как то, что он был жив, ом знал: ее мятущийся дух не оставит своих попыток. Но если рядом с ним его Найя, ему не страшно будущее. И пусть звезды предсказывают ему ужасные времена — он встретит их мужественно.

Разве у него есть выбор?

К полудню над речными равнинами подули ветры с запада. Симеркет улыбнулся и набрал в легкие побольше воздуха — в этих ветрах он уловил запах Египта, запах родной земли.

Дворецкий принца Майатама негромко кашлянул у двери его спальни, держа в руке керамический фонарь. Храп не уменьшился. Он вышел и прошептал лежавшей рядом с принцем служанке: