Немного выждав, я шагнула вперед, остро ощущая свое нагое тело, и положила руки ему на плечи. Он накрыл их своими ладонями, но тут же повернулся и привлек меня к себе – его толстый живот коснулся моего, плоского.

– Мы – всего лишь пыль, Исида, – прошептал он, крепко удерживая меня за плечи. – Мы – тростинки, накрытые бурей, смытые паводком; кто мы такие, чтобы противиться Их воле?

Я тряхнула головой, пытаясь не особенно таращить глаза.

– Не знаю. – Ничего другого на ум не пришло. Он посмотрел куда-то вниз, между нами.

– Давай присядем, Исида.

Теперь мы оба сидели: я в позе лотоса, а он – на корточках, упираясь руками в колени. Его глаза обшаривали мое тело, и я чувствовала себя чистой и благостной, но вместе с тем бесстыдной, одурманенной алкоголем и еще Бог знает чем.

– Ах, Исида, ты явилась мне в том самом видении!

– Я создана по образу и подобию Бога, как и все мы, – дрожащим голосом выдавила я.

– Нет-нет, здесь нечто большее, – задыхался Сальвадор, не отводя взгляда. – Господь поведал… – Он встретился со мной глазами и широко развел руки. – Исида, – прохрипел он, – иди ко мне.

Из позы лотоса я встала на колени и осторожно потянулась вперед. Он взял меня за руки, привлек к себе и, обдавая теплом, заломил мне руки.

– Исида, Исида, – повторял он, зарываясь лицом мне в грудь и учащенно дыша.

– Дедушка, – выдохнула я ему в макушку, где розовела проплешина. – Что поведал тебе Господь?

– Исида! – повторил он, поднял голову и еще теснее прижал меня к складкам своего туловища. – Исида! – Его голова терлась из стороны в сторону о мои груди. – Мы в Их власти, мы у Них под надзором. Мы должны делать, как Они велят!

Его руки мяли мои ягодицы. Рот дышал мне прямо в лицо.

– Мы должны соединить свои души, детка. Мы должны причаститься друг друга! – Он впился мне в губы.

– Что? – завопила я, пытаясь его оттолкнуть. – Как же так, дедушка?

– Я все знаю! – осипшим голосом выкрикнул он, ища поцелуя. – Тебе кажется, это дурно, но я слышу Их голос!

– Да ведь это запрещено! – Я напряглась, чтобы его отпихнуть, но он норовил повалить меня на простыни. – Нас разделяют два поколения!

– Прежде было запрещено, а теперь – нет. То была ошибка. Так возвестил глас Божий. – Он пригвоздил меня к ложу; я ухитрилась соединить ноги и перевалиться набок. Он цепко удерживал меня за талию, все еще нацеливаясь с поцелуем.

– Пойми, Исида. Так предначертано. Мы с тобой – Богоизбранники, то есть избранные Господом. Общие заповеди для нас не писаны. Это священный союз: он уготован Богом!

– Но ты – мой дед! – вскричала я, прикрываясь от его настырных губ.

Его рука поползла вниз по моему животу. Я впилась в нее пальцами.

– Исида! Забудь нелепые заповеди Неспасенных! Мы отмечены, мы избраны, мы можем делать, что пожелаем и что пожелает Господь! Глупые мирские законы и правила далеки от нашего священного предназначения!

Его рука норовила достичь моего лона; прямо надо мной пыхтело и покрывалось испариной бородатое лицо; на мгновение он поймал мои губы, и я дернулась в сторону.

– Но у меня нет желания это делать! – взмолилась я.

– Что я слышу? – горько усмехнулся он. – При чем тут наши желания? Мы делаем то, что повелевает Господь! Нужно подчиниться Их воле, Исида! Мы обязаны подчиниться! Мы должны веровать, веровать и доверять! Ты обещала, вспомни!

– Всему есть границы!

– Значит, твоя любовь к Богу имеет границы, Исида? – срывающимся голосом проговорил он, настойчиво раздвигая мне ноги потной ладонью и наливаясь краской. – Значит, ты повинуешься Им, когда тебе заблагорассудится? Так? Отвечай!

– Нет, – выплюнула я, придавленная его тяжестью. – Тебе наверняка был ложный сигнал! Господь не мог такого повелеть!

– Вот как? Разве акт любви не угоден Господу? Для этого не требуется повеления! Разве Будда не по доброй воле отрекся от мирских благ? Разве Магомет не сам взялся за оружие, чтобы идти против неверных? Разве Авраам не с чистым сердцем готовился принести в жертву родного сына – и осуществил бы свое намерение, не останови его Господь? Все, что от нас требуется, Исида, – это акт любви в доказательство нашей веры. Мы должны подчиниться! – Крякнув, он вырвал руку, и она нырнула между моих плотно сведенных бедер, чтобы нащупать мое средоточие.

Приподнявшись, я сбросила с себя грузное туловище и откатилась вбок, но, когда попыталась встать, Сальвадор поймал меня за лодыжку и рывком опустил на четвереньки.

– Подчинись, Исида, не противься! Докажи свою любовь к Богу! – Он попытался взобраться на меня сзади, но я выскользнула.

– Ты не в себе! – на бегу кричала я, утопая в перине, и остановилась лишь для того, чтобы подхватить одежду. – Не может быть, чтобы Господь такого потребовал!

Дед стоял на коленях; символ его мужественности торчал вверх, подпирая толстый живот. Круглое лицо исказилось незнакомым выражением яростной, кипучей ненависти, отчего меня пробрал холод, смешанный с тошнотой.

– Отвергаешь Бога, Исида? – сдавленно выговорил он.

Я бросилась к закрытой двери. Оказалось, это не выход из спальни, а всего лишь дверь в ванную. Сальвадор вклинился передо мной и широко развел руки.

– Отвергаешь таинство единения душ? Прислонившись к стене, я никак не могла попасть ногой в штанину брюк.

– Если бы Господу это было угодно, Они бы дали мне знать, – возразила я.

– Достаточно того, что Они дали знать мне! – Он ударил себя кулаком в грудь.

Воспользовавшись тем, что я стою на одной ноге, он опять бросился в атаку. Наученная опытом, я отпрянула в сторону, но при этом выронила куртку и носки. Спотыкаясь на перине, зажала локтем блузу и натянула брюки. Со второй попытки я уже не ошиблась дверью. На пороге попыталась отдышаться, а дед так и маячил бледной тенью возле ванной комнаты; в мерцании свечей его грудь и живот вздымались при каждом вдохе. Пенис бессильно обмяк. Дед утер испарину.

– Ах ты, иуда, – прошипел он.

– Дедушка, опомнись… – начала я, застегивая блузу.

– Язычница! – Под робким свечным огоньком у него брызнула слюна. – Отступница! Неверная! Еретичка! Неспасенная тварь!

– Это несправедливо, дедушка, – выговорила я, заправляя блузу в брюки. – У тебя…

– Несправедливо? – ядовито передразнил он. – А что справедливо? Господь не вершит справедливость, Господь повелевает. Ты не вправе Их ослушаться.

– Я Их не ослушалась. – У меня навернулись слезы.

– Ты мне не веришь, – прошептал он.

– Готова поверить, что ты… запутался. – Я прикусила губу.