Это была война и, как любая война, была она бессмысленной и беспощадной. Линия фронта начиналась от входной двери и тянулась по периметру квартиры, так что не осталось в доме ни одного уголка, который не пострадал бы в ходе долгих продолжительных сражений. Основные боевые действия разворачивались на пороге дальней комнаты после полуночи, и бог весть как хозяин отслеживал момент, когда Сергей только что уснул, но в ту же секунду начиналась под дверью психологическая атака, которая прерывалась только тогда, когда представитель оккупационных войск, озлобленный и сонный, поднимался, выходил из комнаты и начинал ковровую бомбардировку коридора снарядами сорок пятого и тридцать седьмого калибра. Аборигены предусмотрительно отступали в район санузла и там таились до тех пор, пока у оккупантов не кончатся боеприпасы. Оккупанты некоторое время еще держали снаряды наготове, но потом сдавались во власть усталости, засыпали, и психологическая атака повторялась снова — и так всю ночь, с небольшими перерывами.

И та, и другая сторона несли тяжелые потери. В результате военных действий Сергей потерял две пары ботинок и рабочий кожаный портфель, подаренный Катей на позапрошлый Новый год; хозяин в ответ лишился любимого кресла. Сергей обещал Марье Марковне кресла этого не выбрасывать и формально обещание, конечно, сдержал. Кресло теперь мерзло на балконе, укутанное старой занавеской из ванной, и хозяину оставалось только с тоской смотреть на него через стекло, взобравшись на подоконник. В ответ хозяин насмерть подкопал фиалки, оставшиеся в квартире еще от бабки, и с особой жестокостью обгадил половик у входной двери. Фиалки выбросили, половик сменили, предварительно потыкав в него хозяина носом, чтобы понял. Хозяин понял. Но, очевидно, вовсе не так, как хотелось бы Сергею, — наутро в туалете ждали оккупантов четыре одинаковые кучки, аккуратно разложенные по четырем сторонам пустого лотка. Вонючая желтая лужица обнаружилась на плите, растекшаяся между конфорками. Плиту долго терли бытовой химией и стали закрывать на ночь. Хозяина прилюдно отшлепали по ушам. Дарька ревела и умоляла: «Папочка, не надо!», Сергей невозмутимо продолжал экзекуцию, приговаривая: «Не гадить! Не орать! Не гадить! Не орать!», Катя пыталась убедить плачущего ребенка, что это не больно, а скорее унизительно. Точного значения слова «унизительно» Дарька еще не знала и только сильнее испугалась.

Это была война, и на войне все средства были хороши. Хозяин притих на некоторое время, но, оказалось, это затишье перед бурей: он решил оставить армию противника без провианта. Он навострился сбрасывать с плиты кастрюльки и сковородки, он влезал под крышки и надгрызал все, что под ними обнаруживалось, даже если коты такое в принципе не едят, он воровал из раковины мясо, лежащее на разморозке, и долго, с особым цинизмом валял его по полу. Приходилось теперь выставлять на кухне часового, ждать, пока мясо оттает, а еда остынет и ее можно будет припрятать в холодильник.

— Ах так?! — сказал Сергей и запретил кормить хозяина в течение суток. — Воды — так уж и быть, но чтобы ни крошки этому паразиту!

Но Дарька, понятное дело, не выдержала и накормила — объедками жареной куриной ножки, оставшимися от собственного ужина, — костями и шкуркой. Хозяина долго, мучительно и, похоже, совершенно не нарочно тошнило в коридоре. Сергей ликовал, Дарька опять ревела. Кате пришлось все убирать.

Это была война, и мирное население, как всегда, всего сильнее пострадало в ходе боев. Катя постоянно хотела спать. Она начала путаться на уроках и пропускать глупейшие ошибки — к удовольствию двоечников. Ей казалось, что от нее все время пахнет котом и, шагая школьным коридором от класса в учительскую и обратно, она осторожно принюхивалась, пытаясь понять, насколько выносим этот запах может быть для окружающих. Запаха школьники никакого не чувствовали, однако странное поведение русички не ускользнуло от их наблюдательных глаз, и к Кате надолго прилепилось обидное прозвище «Нос». Хозяин нагадил в Катину единственную сумку, беспечно оставленную в коридоре на галошнице, — прямо на тетради с четвертным диктантом пятого класса «А», — и пришлось потом долго выслушивать от директрисы разные нелицеприятные вещи. Каждый божий день заканчивался большой стиркой, и Кате казалось, что руки у нее стерлись до самых локтей. Она малодушно вспоминала автоматическую стиральную машинку на пять килограммов, оставленную у тещи, и начинала понемногу жалеть, что пришлось уехать со старого места. Даже Дарьке, и той досталось от хозяина, хотя она всегда была на его стороне. Пока она ходила умываться перед сном, хозяин подложил ей теплую кучку прямо на подушку. В тот раз Дарька плакала горше всего. От обиды. Это было несправедливо, несправедливо!

Хозяин, надо отдать ему должное, хоть и оказался в меньшинстве, но держался молодцом. Когда Сергей на вытянутой руке брезгливо нес его за шкирку к месту преступления, имея целью макнуть носом в очередную лужу или кучу, кот не издавал ни единого звука, а только извивался всем телом и выпускал когти, норовя впиться побольнее куда придется и наказать своего мучителя, а после унизительной процедуры уходил под ванну и там долго, тщательно умывался, никак не показывая Сергею своей обиды. Но и Сергей был не лыком шит — он прекратил запирать дверь на ночь и устраивал подлые засады. Он долго лежал, затаившись, в боевой готовности номер один, наведя прицел, и как только дверь тихонько приоткрывалась и высовывалась из-за нее ехидная хозяйская морда, как мимо этой морды, в считаных миллиметрах, проносился тяжелый резиновый шлепанец, пущенный верной рукой. Сергей не целился в хозяина, нет. Он хотел запугать, а не покалечить. Но он все чаще говорил Кате, лежа без сна, усталый и озлобленный:

— Я убью этого кота!

Так часто, что Катя начала ему верить.

Это была война, и, как в любой войне, здесь не было ни победителей, ни побежденных.

Катя во время боевых действий старалась придерживаться политики вежливого нейтралитета, как в школе на педсоветах. На педсоветах это ей помогало — она единственная ни разу не разругалась с директрисой, хотя характер у директрисы был взрывной.

В этом году у Кати было совсем мало учебных часов: первоклассницу Дарьку нужно было отвести в школу и забрать, помочь с уроками, пока не привыкнет — вот и выходило, что к часу дня Катя уже возвращалась. Войдя в квартиру, едва сняв с Дарьки громоздкий школьный рюкзак и скинув обувь, она не раздеваясь шла по квартире, выискивая, что такого успел натворить хозяин за время их отсутствия, чего Сергею видеть не стоит. Находила по запаху лужи и кучки — под кроватью, под ванной, под трубой в туалете, за книжным шкафом, за дверью, даже на подоконнике. Бралась за тряпку, за щетку, за хлорку. Велела Дарьке сидеть в куртке и шапке и открывала настежь все окна, чтобы вытянуло на улицу тяжелый дух войны. Сергей, несколькими часами позже возвращаясь с работы в более-менее чистую квартиру, начинал думать, что воспитательные санкции, предпринятые против хозяина, не проходят даром. Катя не жаловалась мужу. Но и сама хозяина не ругала. Даже наоборот — подкладывала ему лишний кусок и чесала за ухом, приговаривая с грустью: «Тимофей-Тимофей, ну что ж ты, а?»

Можно было подумать, что таким образом Катя защищает маленького слабого кота от большого сильного мужчины, пребывающего в ярости. Но если бы спросили Катю, она бы ответила, что дело вовсе не в этом. Хозяин никогда не казался ей ни слабым, ни беззащитным. Наоборот. Он был для нее что-то вроде капризного античного бога, своенравного и опасного. Античные боги не замечали людей — люди были не в счет, они существовали в природе для того лишь, чтобы их при случае покарать, выпустить пар, сбросить божественное свое раздражение. Кате казалось, что если с хозяином случится по их вине что-нибудь дурное, тут и сказочке конец. Они обязательно будут наказаны страшной античной карой, сметающей правого и виноватого, способной даже убить. Она боялась хозяина. Очень. Это была не глупая вера в приметы и не комплекс вины, но твердое знание — стоит Тимофею махнуть хвостом, и мир рухнет. Во всяком случае, счастливый мир отдельно взятой семьи. Античные боги требовали постоянных жертв. И Катя безропотно их приносила. Она старалась не думать, что случится, если Сергей узнает. Если бы он узнал, что она… Если бы только узнал…