Говорят, что для взрослых время летит стремительно, почти неуловимо, и только для детей один день равен порой целой жизни, но Катя в это не верила. Время, может быть, летит — когда ничего не ждешь, а просто живешь себе, и всё. Но Катя ждала сделки, своего уголка, и время для нее тянулось медленно и трудно, как тугая резина, и напряженно, как тетива. Катя завела потихоньку от мужа маленький календарик и считала дни до Нового года, каждый прожитый помечая крестом, словно ей хотелось вычеркнуть эти дни из своей жизни.

Оставалось всего ничего, жалких две недели, и, кажется, время еще больше замедлилось и растянулось. Катя устала от войны.

— Я от вас с ума сойду! — с улыбкой говорила она Сергею, когда тот, с тапком в руках, охотился по квартире на хозяина, который опять что-то такое напартизанил.

Улыбалась, а сама чувствовала — сходит. И если так будет продолжаться, действительно сойдет. Странные мысли приходили в голову. Особенно к ночи.

Прижавшись к мужу, уже почти засыпая, Катя шепнула:

— Сереж… Может, в большую комнату переберемся?

— Зачем это? — не понял Сергей.

— Ну, я тут подумала… Может, он… ну, Тимофей… так… плохо себя ведет, потому что мы его комнату заняли? Она же у него любимая была — помнишь, Марья Марковна говорила?

Сергей приподнялся на локте и внимательно рассматривал жену, но в темноте было, разумеется, незаметно, что она покраснела и прячет глаза. Сергей долго молчал.

— Ну? — осторожно шепнула Катя. — Что ты думаешь?

— Какая же ты у меня все-таки глупая бываешь, — улыбнулся Сергей и чмокнул Катю в макушку.

— Сереж, я же серьезно с тобой разговариваю, а ты?!

— Это меня и пугает. Что ты сейчас серьезно, — вздохнул Сергей.

— Нам-то какая разница? В большой, в маленькой… Мы же взрослые люди. Потерпим. Чуть-чуть осталось же…

— Вот именно, — ответил Сергей уже без улыбки. — Мы — люди. А он кот. Кот, понимаешь?! Всё, Кать, спи. Не хочу больше этих глупостей слышать. Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, — едва слышно прошептала Катя.

Ей ужасно хотелось плакать, но было нельзя. Сергей бы этого точно не оценил. Она перевернулась на спину, натянула одеяло до самого носа и стала смотреть в потолок. А Сергей почти мгновенно заснул — война его тоже вымотала, хоть он и не признавался. Он теперь засыпал в любом месте, где ему случалось на минуточку хотя бы сесть удобно. В коридоре заскреблись. В щель осторожно просунулась кошачья лапа, в темноте кажущаяся черной и страшной, пошарила под дверью и убралась. И почти сразу раздалось по ту сторону двери утробное «Ва-а-а-а-о-о-о-у-ууу-ааа!» — сперва тихо, потом все громче и жалобней. Сергей спал так крепко, что ничего не слышал. Катя осторожно, чтобы его не потревожить, встала, накинула халат и вышла в коридор. Хозяин немедленно прекратил плач и стоял теперь, задрав ехидную морду вверх, с любопытством рассматривая Катю.

— Пошли, вредитель, — скомандовала Катя и отправилась в кухню.

Хозяин, подняв хвост, засеменил следом.

— На, жри! — Катя вытащила из дверцы и по очереди с остервенением надорвала сразу три пакетика кошачьего корма с курицей, зло вытряхнула все это в миску, так что корм полез через край и стал вываливаться на пол.

Хозяин смотрел на Катю вроде как удивленно и к миске не подходил, а смиренно замер в дверях.

— Ну, что стоишь?! Жри, говорю! — Катя шагнула к двери и босой ногой подтолкнула хозяина к миске. Без всяких церемоний, прямо под хвост.

Хозяин недоверчиво обернулся на Катю, с сомнением понюхал воздух вокруг миски, а потом склонился и начал жадно есть.

Вообще-то он был не очень прожорливым, хозяин. И не очень в еде привередливым. Просто он мог есть только этот вот корм с курицей, из розовых пакетиков, потому что от зеленых и желтых пакетиков с курицей его тошнило, а от розовых пакетиков с рыбой у него случался понос. Хозяин ел — долго и жадно. Катя стояла в дверях, кутаясь в халатик, поджимая озябшие пальцы ног, — и смотрела. И такая у нее была ненависть во взгляде — просто удивительно, как это еда не пошла коту не в то горло. Когда хозяин насытился и, тяжело вспрыгнув на батарею, угнездился там, довольно прикрыв глаза, Катя заперлась в ванной, села на самый краешек и заплакала — горько и обильно; и пустила на всякий случай воду, чтобы муж не услышал.

Утром Катя проснулась с хорошим чувством и сама себе удивилась — откуда бы ему взяться? И, только глянув на будильник, поняла — выспалась, просто выспалась! Будильник показывал начало одиннадцатого. В комнате было непривычно светло, между шторами пробивался веселый солнечный луч, яркая полоса его тянулась поперек дивана и упиралась в книжный шкаф, высвечивая три первых тома Гоголя. «Проспала!» — испугалась Катя, а потом вспомнила — воскресенье, никуда бежать не нужно, — и улеглась поудобнее, пристроив под щеку угол мягкого ватного одеяла. Сергей тоже приоткрыл глаза, проследил за лучом, и закрыл снова, и повернулся к жене, и прижался покрепче, и поцеловал. И она повернулась, и тоже поцеловала, и погладила по груди, по шее, и поцеловала снова, мелкими легкими поцелуями, и он ответил; под одеялом сделалось жарко, они его отбросили куда-то в ноги, одеяло, перевесившись через подлокотник, с тихим шорохом утекло на пол, и Катя, зажмурившись, улыбалась, а Сергей, тоже не открывая глаз, целовал ее в улыбку…

Из коридора неожиданно донесся странный звук — шаги, и шорох, и стук падающих предметов, а следом — тихое, жалобное мяуканье, вовсе не похожее на привычное хозяйское «Ва-а-ау», а какое-то придушенное. Как по команде Катя и Сергей соскочили с дивана и выбежали в коридор, да так и застыли в дверях.

По коридору в сторону входной двери на четырех конечностях шествовала Дарька. Ее откляченная попа торчала выше головы, растрепанная светлая косичка мела по полу, а в пижамные штаны заправлен был пояс от Катиного махрового халата. Видимо, он должен был изображать хвост.

— Даша! — только и сказала Катя.

— Миу, — ответила Дарька жалобно и продолжила путь.

— Дарья Сергеевна, что здесь происходит? — спросил Сергей строго. Он всегда делался строг, когда его внезапно отвлекали от каких-нибудь важных вещей.

— Миу, — ответила Дарька.

— Грязно же! — сказала Катя.

— Миу, миу!

— Дарья Сергеевна!

— Ну, папа, ну я же кошечка, разве ты не видишь? — обиженно пропыхтела Дарька, повернув к родителям красное от натуги лицо, и плюхнулась на колени. — Миу!

За Дарькой, в конце коридора у входной двери, они увидели хозяина. Он невозмутимо сидел напротив когтедралки и осторожно трогал ее лапой. Даже головы не повернул — происходящее в коридоре его вроде как не касалось.

— Я тебе покажу кошечку! — возмущенный Сергей шагнул к дочери. Но Катя придержала его за локоть.

Она со смехом смотрела на мужа.