Выражение ее лица снова становится серьезным.

– Нет, я никогда этого не делала. Я очень долго была серьезно больна, и почему-то у меня никогда не хватало на это сил. – Она пристально смотрит на меня своими ясными зелеными глазами, легко читая то, что я тщательно скрываю. Затем протягивает руку и берет мою руку в свою, кончики ее пальцев очень нежно поглаживают самые болезненные места. Ее прикосновение охлаждает, и мне чудится, что она вытягивает тепло из моей горящей кожи. Она продолжает: – Я очень сильно пострадала, и Кенза привезла меня сюда, чтобы я пришла в себя. Я провела много часов со сказительницей – продавщицей снов. У нее было время посидеть со мной, поговорить и послушать. Она помогла залечить многие мои раны, как внутренние, так и внешние. Она многому меня научила, рассказывая свои истории, позволяя видеть жизнь таким образом, чтобы я могла вытерпеть свою боль. Я спросила ее, не считает ли она, что однажды я сама смогу стать продавцом снов, и она улыбнулась. У нее была улыбка, которая освещала ее лицо, превращая разрушительные последствия, которые жизнь нанесла ее чертам, во что-то действительно прекрасное. Она заставила меня почувствовать, что мое изуродованное лицо тоже имеет свою собственную красоту. А потом она сказала мне, что у меня уже имеется все необходимое, чтобы быть сказительницей. Не только потому, что у меня есть свои истории, которые я могла рассказывать, но и потому, что я умела слышать людей. Видишь ли, быть продавцом снов – это двусторонний процесс. Но она имела в виду не то, что я всего лишь хороший слушатель, а то, что я действительно могу слышать, что люди пытаются сказать на самом деле, даже когда их слова говорят нам нечто другое.

Она снова испытующе смотрит на меня, и я опускаю глаза, избегая ее пронзительного зеленого взгляда. Она кладет один похожий на коготь палец мне под подбородок и снова поднимает мое лицо.

– Я слышу тебя, Зои, даже когда ты не говоришь ни слова. Одна из вещей, которую я узнала от старенькой сказительницы, заключалась в том, что всем нам нужно уметь говорить свою собственную правду так, чтобы ее услышали. Иногда мы чувствуем, что нас никто не слушает, и тогда мы должны найти другие способы сделать так, чтобы нас услышали. Но сейчас я внимаю, Зои. Я готова услышать твою правду, если ты готова ее рассказать.

Я медленно, задумчиво качаю головой.

– Что, если моя правда действительно невыносима? Что, если, рассказав это, я потеряю что-то навсегда? Не лучше ли просто промолчать? В конце концов, вы сами сказали, что разум уклоняется от того, что невозможно вынести.

– Да, сказала. Но вместе с тем я знаю, что рано или поздно нам придется столкнуться с этими вещами. Хорошо, если у нас в тот момент будет достаточно сил, чтобы выдержать такое столкновение. В любом случае, вряд ли мы можем сделать это в одиночку. Нам необходима помощь и поддержка людей, которых мы любим и которым доверяем, – как для того, чтобы начать смотреть правде в глаза, так и для того, чтобы довести рассказ до конца.

Я киваю, но она чувствует мое внутреннее сопротивление. Затем очень мягко говорит:

– Помни о нашей сделке, Зои. Я рассказала всю свою историю. Теперь твоя очередь.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Но не сегодня. Вы устали, а мне пора возвращаться. – Я бросаю взгляд на часы. – Грейс устала и голодна, и я знаю, что она начнет капризничать, если я быстро не доставлю ее домой к ужину. Могу я прийти завтра?

Каждая клеточка моего тела жаждет убежать, убежать как можно дальше и как можно быстрее от правды, которую я так долго игнорировала. Мои руки зудят и ощущают покалывание, меня охватывает непреодолимое желание отмыть их дочиста. Даже произнося эти слова, я не имею уверенности, что вернусь. И думаю, что сумею найти причину не возвращаться завтра. Я извинюсь. Все может остаться так, как есть.

Она улыбается мне, ее глаза ясны, как зеленые воды океана, и у меня создается впечатление, что она подслушала мои мысли.

– Как ты смотришь на то, чтобы я навестила тебя? – спрашивает она. – Вернулась обратно в дом на бульваре Оазо? Я не была рядом с этим местом почти семьдесят лет. Может быть, сейчас самое время?

Она читает меня, словно книгу. Спасения нет. Как и беженцы, прибывшие в Касабланку много лет назад, я дошла до конца очереди. Больше некуда идти. И вдруг мне становится ясно, до какой же степени я устала бегать от правды. Чувство глубокого изнеможения проникает в мои кости вместе с этим осознанием: может быть, теперь и для меня пришло время.

Алия приносит нам поднос с чаем, а затем тактично удаляется, оставляя нас вдвоем в гостиной. Жози достает из складок своей шали маленький бумажный пакетик.

– Я испекла ghoribas, подумала, что они тебе понравятся.

– Рецепт Кензы? – спрашиваю я.

– Само собой!

– Я хотела показать вам это. – Полностью сознавая, что тяну время, я передаю через стол раздел некролога, скопированного из газеты. Текст сопровожден зернистой фотографией стройной женщины с коротко остриженными волосами и сверкающими карими глазами.