– Вот те на, на небе пусто и тревожно на земле, – сказал он в растерянности, – ничего не сходится, что должно сойтись.

Уже спускаясь с вышки, он осознал: ему плохо, худо. Спустившись, сказал не своим, загробным голосом, что чувствует приближение дурноты. И дурнота, немочь Годунова скоро проявилась, только самым неожиданным образом, что невозможно было никому из окружающих царя предвидеть. Кровь хлынула у него из ушей, носа и рта обильными ручьями…

Врачи были отпущены царем перед его восхождением на вышку. Поскольку кровь остановить было невозможно, побежали за ушедшими иноземными врачами, за главным придворным лекарем Габриэлем…

Годунов хотел что-то сказать, но вдруг, к своему ужасу, почувствовал, что совершенно не владеет языком. Да, он был еще в полном сознании, твердой памяти, но, не владея языком, не мог озвучить мысль, что отравлен волею или «Второго Израиля», или «Третьего Рима», или Речи Посполитой, с выпестованным ею самозванцем. Сознание не покидало Годунова настолько, чтобы ему хватило трезвости сформулировать мысль о том, что, возможно, нечто в виде лекарственных снадобий, принимаемых им от подагры, спровоцировало сильный апоплексический удар, после которого у него отнялся язык.

Он мог лишиться чувств еще до прихода врачей, но последним усилием воли приказал себе, как раньше приказывал боярином, конюшим, правителем, избранным царем, держаться и не лишался чувств и проблесков сознания. Он мог мыслить, значит, еще существовать на белом свете, жить, раз зацепился мыслью: «Как удивительно везло на взлете, а на вершине – как отрезало, и крах всего так рано – на краю бездны, в которую он все равно упадет через миг или два». Он понял одно главное и ужасное, что не способен даже послать за сыном и благословить того на царство. Нет сил сказать, подумавши: «Господи, я раб твой, да будет воля твоя! Но последней волей своей помоги мне достойно принять смерть. Только как умереть достойно и без мук, если призывал Бога в свидетели, обещая всем, что в царстве первого избранного царя на Руси не будет нищих и бедных. Обещал последнюю рубаху разделить со всеми в несчастиях. Но пришел Великий Голод, и позабыл ты, царь Борис, о последней рубахе – не спас страну от поругания ее Голодом и самозванцем – за грехи вольные и невольные твои». И еще с ненавистью подумал о том, что недаром враги царя и друзья самозванца распустили слухи о его нездоровье и даже самоубийстве. А сейчас даже некому рассказать ему, поведшему борьбу с пьянством на Руси, что вор и пьяница Отрепьев – совсем не тот опасный самозванец, грозящий царству Годунова, на которое он тоже имеет право незаконнорожденного сына Ивана Грозного, как и несчастный незаконнорожденный Углицкий Дмитрий-царевич от седьмой жены Грозного, Марии Нагой. В связи с угрозой самозванства и права на царство Русское, как он мог покончить с собой, оставив сына, дочь, жену на погибель? Ведь им без скоропостижно скончавшегося царя Бориса не жить, только мучиться и быстро погибнуть от руки опасного сильного самозванца. Но ведь все еще пока поправимо: среди сонма измен бояр и дворян, готовых перебежать к самозванцу и уже перебегающих, только его войско не изменяло ему делом, не переходило крупными частями и целиком на ту сторону. Все еще можно поправить, но на поправку уже не было последних сил – и это обрекало его семейство на гибель почти несомнительную. «Неужели все так перед моей неминучей смертью бездарно, жутко и непоправимо?…»

Но в опочивальне, куда его, «безъязыкого», перенесли, он уже в сумеречном сознании никого не узнавал и ничего толком не видел, не понимая, что говорят и зачем все плачут. Сознание затухало с каждым мгновением, а потом и вовсе покинуло Годунова, и он уже ничего совсем не слышал, даже последних слов святых отцов, спешно посвящающих его в иночество – восприять ангельский образ с именем Боголепа. И скоро первого избранного на Руси царя Бориса Годунова не стало, испустил дух Боголеп…

Царя Бориса похоронили без особых почестей в Архангельском соборе – какие могут быть там «царские почести» в разгар Смутного времени, когда в тот же собор скоро принесут растерзанное тело его сына, новоиспеченного царя Федора II, с кратчайшим полуторамесячным сроком пребывания на престоле, и тело убитой царицы Марии Григорьевны принесут, ужасаясь всему происходящему в Русском государстве и в его столице не по воле божеской, а по дьявольской воле…

Как в воду глядел царь Борис: без него на престоле и патриарху Иову «крышка», и царскому семейству погибель в Смутное время поголовного предательства, круговой поруки «необходимости измены», когда с отказом от присяги признавалось «благом для государства» использование в своих целях самозванца для низвержения Бориса, Федора, уничтожения с корнем всей династии Годунова.

Обратим внимание, как писали летописцы об убийстве царя Федора и его матери, царицы Марии. Остановившийся в Серпухове самозванец, «названный Дмитрий Иванович», мстительный и коварный Лжедмитрий I, отказывался «законным „природным“ царем» въезжать в Москву, пока «его верные подданные» не арестуют патриарха Иова и не удушат в Кремле царя Федора и царицу Марию. Но крепкий и тренированный Федор, защищая мать, оказал яростное сопротивление своим убийцам-предателям, которые вчетвером едва справились с ним, безоружным и потрясенным происходящим. Но как справились? Использовав запрещенный прием в русских драках. Один из убийц юного царя, которому едва исполнилось шестнадцать лет, «схватил царя за половой орган и тем самым обездвижил его». Вот и рассуждай на темы парадоксов русской истории, когда на взлете Борис Годунов «схватил Бога за бороду», а при его крахе предатели «схватили за яйца» его несчастного талантливого от природы престолонаследника, «Царя Божьей милостью».

Но с династией Годунова предатели и «природный» самозванец разделались не только физически, но и сакрально: царскую дочь-красавицу Ксению также лишили возможности выйти замуж и оставить после себя наследников, заставив ее «отдать девство» новому «царю Дмитрию Ивановичу». Самозванец долго держал царевну Ксению в своих наложницах. А потом судьба у несчастной Ксении, одаренной многими природными талантами, была одна – постричься и уйти в монастырь, а там тихо и беспомощно скончаться.

Но и этого физического уничтожения династии Годуновых банде русских предателей и «природному самозванцу», ставленнику поляков и иезуитов, было мало. Еще один поворот времени измен Смуты и надругательства уже над трупами умерщвленной династии Годуновых. При сидящем на царском престоле в Кремле самозванце и лихо присягнувшем ему боярстве, дворянстве тела царей Бориса, Федора и царицы Марии без всяких почестей были изъяты из кремлевского собора и перезахоронены в третьестепенном женском Варсонофьевском монастыре Белого города в Москве. После убийства первого Лжедмитрия и до появления еще трех таких же Лжедмитриев по распоряжению бездарного царя-лжеца Шуйского (признавшего сначала в первом Лжедмитрии «природного» Дмитрия-царевича, а потом, после его убийства, несколько раз менявшего свои слова, якобы боролся с тираном Годуновым) останки семьи Годуновых перенесли в 1606 году в Троице-Сергиеву лавру, где для «исчезнувшей в Смуту династии» было отведено место. Но и в Лавре, где в 1783 году для семьи Годуновых была возведена особая гробница-усыпальница, не было им «вечного покоя». Захоронение Годуновых было «тайно» потревожено «грабителями» в безбожные времена начала 1930-х годов при закрытии Лавры, возможно, и раньше, в революционные годы или даже до революции.