Главный редактор был человеком крупным, плечистым, с приличным животом, приобретенным на сидячей работе, в общем, большой человек… «Большого человека должно быть много», — говорил он про себя.

Он неторопливо прошелся взглядом по небу. Больших звезд было несколько сотен, и были они почти все серые, невзрачные, словно бы запыленные: давно небесный завхоз не чистил свое хозяйство. А вот мелкие звезды брали не размером, а своей яркостью, первозданным светом, и они были много приметнее, чем большие серые..

Интересно, какая же все-таки звезда его? Главный редактор даже не заметил, как у него догорела сигарета — затяжки он делал крупные, в полную силу, поэтому сигареты сгорали быстро. Может быть, вон та, серая расплывчатая звезда, расположившаяся справа от Большой Медведицы? Он швырнул окурок под ноги, достал из пачки вторую сигарету.

Вспомнил, что, когда буры воевали с англичанами и охотились друг за другом по ночам, времени горения одной спички хватало, чтобы убить человека, который прикуривает, — за это время снайпер успевал нащупать цель, задержав дыхание, подвести мушку винтовки под подбородок врага и нажать на спусковой крючок. Главный редактор усмехнулся, махнул рукой и неожиданно услышал свой собственный голос:

— А! Пустое все это!

Вон до чего дошел — сам с собою начал говорить.

Или, может, его звезда — другая, та угловатая, с двумя удлиненно-неровными краями, что прилепилась к Сириусу, — тоже неяркая, с красноватым оттенком, может, ей он обязан всем, что в нем есть?

Послышался лай Памира — громкий, тревожный. «Зверька какого-то засек… Выгнал из кустов либо за хвост выволок из норы. Голодные звери сейчас жмутся к городам, к людям, вместе с бомжами объедают помойки — «санитарят», как говорит мой заместитель». — Главный редактор швырнул недокуренную сигарету под ноги, вытянул голову, прислушиваясь к захлебывающемуся лаю Памира.

Может, кто-нибудь решил обидеть пса?

— Ах, люди! — удрученно мотнул головой главный редактор и трусцой побежал на лай.

Он почти добежал до собаки, когда вдруг над ним раскололось небо, а следом разверзлась земля, и он понесся куда-то вниз, в далекую глубь, закувыркался, стараясь накрыть своим телом сердце, так легко выскользнувшее из грудной клетки. Но сердце, будто верткая маленькая птичка, все время выскальзывало из-под него, ныряло то в одну сторону, то в другую, и главный редактор упустил его.

Последнее, что промелькнуло в его сознании, — сожаленье, что не сумел поймать сердце, ухватить пальцами проворную птичку и засунуть ее обратно в грудную клетку.

Он был убит ударом шкворня по голове. Били его двое, с двух сторон, а потом, чтобы никто не узнал, изуродовали лицо — превратили всю голову в фарш. Из карманов вытащили документы, деньги, сотовый телефон, ключи, даже носовой платок, на котором была вышита монограмма «ЛС» — Леонид Сергеевич, и тот забрали: для предъявления заказчику.

Убийцы действовали, как мясники, орудуя под тупых гастролеров, в большом количестве приезжающих в Москву из приграничных областей. Совершив преступление, гастролеры обычно немедленно покидают столицу и поймать их бывает невозможно, для этого нужно раскидывать сеть очень широко, по нескольким областям сразу.

У милиции таких сил не было. Собака хотела прийти убитому на помощь, но не смогла: во-первых, опоздала — когда она кинулась на выручку к хозяину, тот уже лежал на земле с проломленным черепом, во-вторых, на лету врезалась в тонкую стальную жилку, протянутую над землей. Этой жилкой пес и был удавлен.

Еще одна «фигурантка» была подкинута прокуратуре администрацией президента — тамошнюю канцелярию забросала письмами некая Екатерина Васильевна Лизунова, так же, как и дама, пытавшаяся прорваться в МИДе к главному человеку России, желающая, чтобы убийство Влада было поскорее раскрыто.

В феврале 1995 года Лизунова так же, как и ее предшественница Холопина, обратила внимание на двух парней, которые, не замечая ее присутствия, вели откровенный разговор.

— Влад — обычный козел. Когда он пошел на повышение и стал директором телеканала, то совершенно оборзел и отменил у себя на канале всю рекламу. Старшаки считают, что его надо пришить, — говорил один из парней, чернявый, с прыщами на щеках.

Второй — белесый, с волосами и ресницами цвета выгоревшего на солнце назема, сосредоточенно кивал:

— Да, старшаки знают, чего говорят. Влада пора отправлять в далекое путешествие. Ногами вперед!

Разговор этот происходил в Москве, в коридоре поликлиники, расположенной недалеко от Патриарших прудов.

— Готовься к делу, парень! Первого марта мы это и совершим. Место, где он живет, ты хорошо изучил?

— Хорошо.

— Откуда будем стрелять, наметил?

— А как же! Это — первым делом.

— Надо бы съездить, посмотреть.

— Нет проблем! В любую минуту.

— Стволы, глушители и прочее обкашляем отдельно… Договорились?

— Нет проблем!

Вот такой разговор услышала Екатерина Васильевна Лизунова.

Вельский поморщился — очень хотелось бумаги, в которых все это было описано и которые пришли из администрации президента, выбросить в корзину, но он не имел права этого делать. Вызвал Трибоя и молча протянул ему письма Лизуновой. Трибой, как и Вельский, поморщился — реакция у них была одинаковой.

— Георгий Ильич, это снова прыжок вбок.

— Я вас не заставляю совершать прыжки вбок.

— Тогда что же делать?

— Поезжайте в поликлинику по месту проживания Екатерины Васильевны Лизуновой, поинтересуйтесь, в добром ли она здравии, а потом уже ведите разговор… Встретиться с нею придется, конечно, обязательно. Но это совсем не означает, что мы еще месяц будем идти по ложному следу. У нас все есть, нам и без Лизуновой понятно, кого надо арестовать и кто должен отвечать за убийство Влада…

Трибой поехал в поликлинику, к которой была приписана Лизунова, поехал сам, хотя работы у него было сверх головы. В поликлинике узнал, что Екатерина Васильевна является инвалидом второй группы. Диагноз — джексоновская эпилепсия.

Все вопросы отпали сами собой. Трибой завернул к ней домой — Лизунова оказалась розовощекой словоохотливой старушкой, пробыл у нее двадцать минут и вернулся в Генеральную прокуратуру.

Ложный след был отсечен.

В администрацию президента пошла соответствующая бумага.

В тот день Феня рано — ни свет ни заря — явился в кабинет к Хозяину. Тот стоял в привычной позе у стены, наклонившись к ней под углом, косо расположив корпус и ноги, — тренировал костяшки пальцев, отжимался. Феня несколько раз уже приставал к Хозяину с предложением купить хороший заморский тренажер, на котором можно качать не только мышцы рук и укреплять кулаки, можно давать нагрузку даже мочкам ушей и векам. Но Хозяин, пренебрежительно глядя на Феню, делал пальцами щелчок по воздуху, отшибал его от себя: пошел, дескать, ты, Феня… Глаза у него при этом были такие, будто он собирался превратить Феню в пепел.