всех свободными, а природа никого не сотворила рабом. На наших глазах многие свободнорожденные и даже благородные попадают в рабство, а рабы получают свободу и становятся влиятельными людьми.

– Что Алкидамант сказал о рабах и свободных, – подхватил софист Ликофрон, – то я должен сказать о благородных и низких родом: благородство называю я пустым звуком, так как, по правде и по природе, благородные ничем не отличаются от неблагородных.

– Конечно, – согласился с ним и Гиппий Элидский, – несмотря на то что мы собрались сюда из разных государств: Протагор – из Абдеры, Сократ – из Афин, я – из Элиды и т.д., тем не менее все мы, как люди, сродники, свойственники и сограждане по природе. Такими же являются по отношению друг к другу и все люди, и им всем следует принимать одинаковое участие в решении дел, до них относящихся.

После Гиппия заговорил Протагор:

– Я тоже думаю, Сократ, что афинский строй является наилучшим, потому что в управлении Афин принимают участие все граждане. Так и должно быть. Ведь, чтобы быть справедливым судьею и законодателем, для этого необходимо иметь главным образом стыд и совесть; а это свойственно в большей или меньшей степени всем людям. Рассказывают, что Гермес, при устройстве жизни людей, спросил Зевса: «Дать ли правду и стыд только некоторым людям, как поэтический или музыкальный талант, или же всем?» – «Всем, – сказал Зевс, – пусть все их имеют, иначе не бывать справедливости меж людей. И закон положи от меня, чтобы всякого, не способного принять стыд и правду, – убивать, как язву». А что ты, Сократ, говоришь, будто нельзя стать хорошим гражданином, научившись этому от других, – иначе бы, мол, дети Перикла стали такими же знаменитыми, как их отец, то на это я тебе скажу следующее:

Для того чтобы стать выдающимся правителем, нужно иметь выдающиеся способности, но, чтобы быть хорошим гражданином, для этого нужно только учиться правилам общественной жизни. Дикари, которые с детства не обучались этому, не могут сравниться с заурядными гражданами; а если заурядный гражданин лучше дикаря, то это оттого, что он в детстве учился в семье, затем в школе, далее у софистов, а в зрелом возрасте продолжает обучаться гражданской доблести в судах, в народном собрании, где он наглядно узнает, что такое закон и как нужно действовать на благо государства. Значит, не что другое, как учение делает обыкновенного гражданина выше дикаря.

Когда Протагор это произнес, то присутствующие одобрительно зашумели:

– Как хорошо он говорит! – раздавалось с разных сторон. Сократ, внимательно слушавший софистов, наконец произнес:

– Как благодарен я тебе, Иппократ, что ты уговорил меня прийти сюда: ведь много для меня значит узнать то, что я выслушал от Протагора и других софистов. Я не могу согласиться только с одним, что эти мудрецы оправдывают такие порядки, при которых управление может попасть в руки неподготовленного человека. Ответь мне, Протагор: когда ты пускаешься в морское плавание, то какому кормчему скорее доверишься ты, тому ли, который больше всех опытен, или тому, кто избран в кормчие по жребию, не имея в мореплавании достаточных знаний?

– Наиболее опытному, – ответил Протагор.

– Ну а когда тебе приходится отдавать свое имущество в управление постороннему человеку, по жребию ты выбираешь себе управителя или отыскиваешь такого, который проявил уже себя, как опытный хозяин?

– Конечно, последнему, – ответил Протагор.

– И врача избираешь ты себе не по жребию, а самого знающего, – продолжал Сократ. – Как же можно по жребию выбирать правителей, которым вверяется жизнь и имущество целого государства, если в частной жизни мы этого не делаем? Только знающий человек достоин доверия, потому что знание – высшая добродетель. Поэтому я говорю: управление государством нужно вверять не знатным или бедным, не рабам или свободным, а людям знающим, как управлять. И если ты можешь научить Иппократа этому знанию, ты принесешь и ему и государству большую пользу.

Софисты долго спорили с Сократом по этому и по многим другим вопросам, к великому удовольствию присутствующих, которые, слушая мудрецов, и сами проникались их мудростью.

IV. Суд над Сократом

Так учил Сократ своих друзей, сограждан и всех, кто желал вступать с ним в беседу. Учил тому, как наилучшим образом жить и относиться к своим обязанностям, как относиться к людям, и всем внушал одну мысль: «Познай самого себя, узнай свои силы, прежде чем приниматься за какое-нибудь дело, тогда и сам не попадешь в беду, и других не обманешь несбыточными обещаниями. Многих беседы Сократа привлекали и делали его близкими друзьями и почитателями; но еще больше было у него врагов. Одни враждебно относились к Сократу, считая вообще новое просвещение вредным для старых, добрых нравов народа; другие были обижены Сократом во время беседы с ним, когда Сократ им доказывал, что они не знают того, о чем берутся рассуждать.

В числе учеников Сократа были Критий и Алкивиад; первый сделался участником афинской тирании Тридцати, второй был обвинен в оскорблении богов. Враги Сократа ставили и это ему в вину. Но возраставшее количество врагов не смущало мудреца; он учил до глубокой старости.

Но в конце концов его предали суду. Однажды в Афинах, на площади, появилось объявление: «Мелит, сын Мелита, из общины Пифейской, обвиняет Сократа, сына Софрониска, из общины Алопека. Сократ виновен в том, что он не признает богов, которых признает город; причем ставит на их место новые божества; он виновен и в том, что развращает юношество. Повинен смерти».

Враги Сократа, узнавши об этом обвинении, возрадовались; друзья же не столько испугались, сколько были возмущены несправедливостью обвинения, так как все знали Сократа за человека набожного, благочестивого и видели великую пользу его учения для юношей и для взрослых.

Настал день суда. Громадная толпа народа наводнила площадь. Слишком известен был афинянам старый мудрец Сократ, и всякий старался послушать его оправдательную речь пред судьями, послушать того, который так часто многих обличал.

Судьями в то время в Афинах были выбранные из народа присяжные (суд гелиастов). В числе 556 судей были почитатели Сократа, были и его враги; в рядах последних было много таких, которые склонны были обвинить в лице Сократа всех вообще софистов за разрушение старых нравов и верований, ставя им в вину те несчастия, которые претерпели Афины в последнее время. Много было тут и таких, которые могли оправдать или обвинить Сократа, смотря по тому, как он будет вести себя на суде. Если бы Сократ умолял и унижался, позволил бы своим друзьям защищать себя, а родным стонами и мольбами разжалобить судей, то, несомненно, большинство оправдало бы