Его участок возглавил Владимир Александрович Королев – прекрасный специалист, умелый организатор. Он мало в чем уступал своему предшественнику и имел свои неоспоримые преимущества: весельчак, острослов, автор едких эпиграмм, пародий, он был душой общества. Его отношение к людям было проникнуто дружелюбием, душевной мягкостью. Есть такое понятие – «профессиональная деградация», когда круг интересов сужается до пятачка чисто служебных забот. Врачу-психиатру начинает казаться, что весь мир состоит из душевнобольных, начальник отделения милиции видит в каждом правонарушителя и т. д. Ходили слухи, что Генри Киссинджера жена бросила только за то, что он говорил с ней без конца о международных делах. Для нас В. Королев был надежным лекарством против такой деградации. А как китаевед, он оставался высшим авторитетом для всего корпуса офицеров. Он также стал генералом, когда перешел в штабное управление в качестве заместителя его начальника.

Руководство управления жило как одна семья. Ежедневно в 16 часов мы все собирались на короткий чай в комнате отдыха, смежной с кабинетом начальника управления. За полчаса успевали обсудить организационные вопросы, среди которых кадровые дела занимали большое место.

Раз в месяц устраивались дни здоровья, обычно по субботам. Выходили на лыжную прогулку (летом плавали в бассейне), кроме одного, остававшегося дежурить по управлению. Катались за границами территории нашего комплекса, и никто не догадывался, что катят по лыжне носители всех информационных секретов советской разведки, да и не только разведки. Вдоволь накатавшись, мы шли в маленькую баньку-сауну, парились до изнеможения, пили зеленый чай и, просветленные, возвращались к обеду по домам.

Тесная дружба помогала нам всем вместе переживать и служебные неприятности, и семейные неурядицы, у кого они были, и трудности с воспитанием подраставших детей, и даже физические недуги, когда они цеплялись к нам. Сами мы окрестили свой стихийно сложившийся коллектив «наш балет», наверное, за его слаженность, гармоничность. Через «наш балет» прошло много других товарищей, но они пробыли в нем не столь продолжительное время, как его основной костяк. Из «балета» вышли начальник разведки Л. В. Шебаршин, два заместителя – В. И. Гургенов и я, один посол Советского Союза, два руководителя крупного советского информационного агентства и т. д. Никакое другое подразделение разведки не дало таких кадров, заслуга нашего управления состояла в том, что люди получали очень широкую информацию, через документацию видели всю внешнеполитическую палитру интересов СССР, приобщались к поискам решений проблем. Кроме того, у нас царила атмосфера свободного, творческого обсуждения всех проблем, терпимости ко всем точкам зрения, критичности к нетрадиционным подходам и взглядам.

Управление живет и работает и сейчас, в нынешнее лихолетье. Там еще много ветеранов, с которыми мы трудились бок о бок, но пришло и много молодежи. Думаю, им труднее. Опасностей у России стало больше, а друзей – куда меньше. Сил тоже поубавилось основательно. Но Родину-мать не выбирают, она нас рождает, и наш сыновний долг – оставаться с ней до конца, каким бы тяжелым недугом она ни страдала. Надо помочь ей встать на ноги, окрепнуть.

Не знаю, о чем сейчас размышляют офицеры, какими сокровенными мыслями делятся друг с другом в часы внеслужебного общения. Наша жизнь в управлении совпала со временем разложения псевдосоциалистического строя, существовавшего в СССР. Мы не только видели нарастание симптомов распада, но, казалось, даже чувствовали запах гниения пораженных тканей. За крайне редким исключением, нас обуревала тревога за нашу страну, ее экономику, за положение народа.

Наверное, первое место занимала всегда тема хлеба насущного. Многие из нас были выходцами из крестьян, сам я и пахал, и сеял, и косил, знал не понаслышке, во что обходятся рожь да пшеничка. Мы не могли понять, почему наши руководители потеряли почти целый век, так и не захотев и не сумев организовать сельское хозяйство. За этот же срок весь мир научился производить продукты питания. Китай, Индия, Иран, Мексика и др., испытывавшие хроническую нехватку зерновых, провели в короткие сроки экономические и агротехнические преобразования и стали обеспечивать большую часть своих потребностей. Одна Россия, а раньше СССР оставались полуголодными.

С самого 1929 года наша тогда бескрайняя страна начала жить в условиях ухудшающегося продовольственного обеспечения. Коллективизация привела к введению распределения продовольствия по карточкам в мирное время. Едва-едва сделали глоток воздуха перед войной, как навалилась трагедия немецкого нашествия с массовым голодом. Радость победы не принесла сытости. Это чувство просто неведомо подавляющему большинству ныне живущего поколения России. Оно никогда не знало изобилия мясных продуктов, молока, сыра, фруктов и овощей. Если жители столиц еще могут вспомнить что-то из этих продуктов на прилавках, то абсолютное большинство населения страны потребляло их по случаю, как радостное и редкое исключение.

Страна, где наличие пахотной земли на душу населения измеряется самыми высокими показателями в мире, где сосредоточено более 70 % мировых площадей чернозема, где разнообразие климата позволяет выращивать всю известную людям сельскохозяйственную продукцию, – эта страна закупает хлеб за рубежом. Нынешние родильные дома полупусты, нация кончает самоубийством, отказывается от продления жизни. Такой геноцид похлеще всех массовых политических репрессий прошлого. 3,5 млн абортов только в 1991 году выглядят не менее страшно, чем миллион расстрелянных в бериевских застенках.

Ощущение приближающегося катаклизма время от времени – если не сказать конвульсивно – беспокоило вождей прежней власти. Сталин приказал сажать по Волге и Уралу лесозащитные полосы, дабы уберечь от суховеев черноземные житницы России. Хрущев велел распахать 40 млн га степей на целине. Брежнев изображал государственную заботу о развитии Нечерноземья. Горбачев, специально вызванный из Ставрополя для разработки продовольственной программы, ограничился бумага– и словотворчеством. Нынешние руководители вообще не обременяют себя на сей счет никакими заботами, положившись на авось.

И старые, и новые власти все надежды с обеспечением минимального уровня питания и недопущением социального взрыва связывают с импортом продовольствия из-за границы. Импорт продовольствия, и прежде всего зерновых, в массовых масштабах начался вскоре после прихода к власти Брежнева и его администрации. Вот как разрастался пагубный для народа ком закупок. В пятилетие 1965–1970 годы – мы ввезли из-за рубежа 15 млн т зерна. Россия впервые села на иглу продовольственного импортного наркотика. Правящим бездельникам такое решение продовольственной проблемы показалось самым простым и приятным. Укол следовал за уколом, привычка превратилась в неизлечимую болезнь. Уже в следующее пятилетие уровень закупок хлеба за границей возрос до 69 млн т. В 1975–1980 годах суммарный ввоз увеличился до 119 млн т, в 1981–1985 годах он уже составил 170 млн т, а далее вообще пошли хаотические закупки. Сначала, когда проматывали нефтяные деньги, мы надували щеки, изображая «надежного клиента», а потом все чаще и чаще стали заискивающе выпрашивать кредиты под текущие поставки.

Нам в разведке было четко видно, как радуются США тому, что в теле СССР открылась не заживающая, а, наоборот, расширяющаяся рана, сквозь которую выливались живые соки народа. Отказывая нам в продаже всякой сложной техники, они с легкостью продолжали поставки зерна и вообще продовольствия. Всего лишь раз эмоциональный Картер попробовал приостановить поток зерна, но тут же отменил свое решение. В обмен на излишки урожая США брали у нас невозобновляемые ресурсы – золото и нефть, украденные у детей, внуков и правнуков. И главное, закрепляли у нас привычку к наркотическому импорту. Мы упорно и обильно финансировали процветающий Запад, превращая покупаемое зерно в вещество, годное лишь для удобрения.