— Только честно, вы считаете, что это с моей стороны сумасшествие — пытаться подвести обоснование под родословную Христа?

Священник поглядел на нее с участием, но не удержался от улыбки:

— Я, конечно, поостерегся бы назвать это сумасшествием. Скажу только, что ваше стремление развенчать общепринятую доктрину пагубно влияет на вашу объективность. Что конкретно вы стараетесь найти?

— Единственное реальное доказательство, на которое я могу опираться, — это неизвестное Евангелие от Иакова. Что, если именно его Соньер прятал в Ренн-ле-Шато, шантажируя и саму церковь, и процерковную европейскую аристократию?

Романо сложил пальцы в замок и прижал их к губам. Наконец он вымолвил:

— Сегодня мы с вами уже довольно наслушались и насмотрелись. Тем не менее Соньера нет на свете уже около девяноста лет, но никто до сих пор так и не раскрыл, в чем состояла его тайна. Это единственный вывод, который я сделал за сегодняшний день.

— Но ведь кто-то же обнаружил это Евангелие, иначе ко мне не попал бы отрывок из него? И меня просили приехать сюда за оставшейся частью. Разве это не…

— Что-что? — вытаращился на нее Романо. — Кто просил вас сюда приехать?

— Не кипятитесь, сначала выслушайте. Я думаю, этот человек тоже священник, а может, даже член «Rex Deus». Он нашел это тайное Евангелие и хочет исправить ужасную ошибку в отношении религии. Если правда откроется, то христианство, может быть, от слепой веры во всеобщее спасение вернется к учению Иисуса и добрым делам во имя Господа.

Романо смотрел на нее, разинув рот:

— Да, теперь это действительно на грани сумасшествия… И кто же он?

— На самом деле понятия не имею. Я его ни разу не видела.

— Может, он и убивает священников во имя Господа. Это он — Вестник? Почему вы сразу не рассказали о нем полиции?

— Я знаю, что он вовсе не убийца. Это он выслал мне фрагмент рукописи, подлинность которой подтверждена экспертизой. Он направил меня к отцам Маттео и Метьюсу; оба что-то знали о «Rex Deus» — и поплатились за это жизнью. Вас там не было, вы не видели их реакции… И он предупреждал меня, что найдутся те, кто захочет мне помешать. Когда он звонил мне, чтобы удостовериться, что я точно приеду в эту гостиницу, он просил соблюдать осторожность, потому что считал: человек, стрелявший в меня в Нью-Йорке, скорее всего, повторит попытку. Кстати, именно он убедил меня, что от вас не исходит никакой угрозы для моей жизни. Да, да, да! Почему бы мне ему не верить?

— Потому что вы даже не представляете, кто он такой. И у вас нет доказательств, что не он всем этим заправляет.

— Я прошу только об одном: потерпите до завтрашнего вечера. Конечно, вы можете прямо сейчас уехать в Каркассон — не сомневаюсь, Леоне с готовностью вас отвезет. Завтра к заходу солнца я или получу нужное доказательство, или нет. Или умру.

— Не говорите так, это не шутки. Кто-то уже умер, в вас стреляли — чуть ли не дважды.

— Тогда отправляйтесь в Каркассон.

Романо округлил глаза:

— Я не оставлю вас здесь одну.

Подошел Реми с заказанными блюдами и, наполнив клиентам бокалы, снова удалился. Бритт предложила тост:

— Выпьем за это превосходное угощение и за то, чтобы мне поскорее разрешить свое наваждение.

— Согласен. — Романо чокнулся с ней. — Но я все же не отступлюсь от попыток заставить вас пересмотреть основные позиции.

Выпив бургундское, Романо и Бритт принялись за еду. Они были одни в ресторанном зале; тишину нарушали только редкие жалобные птичьи крики и отдаленное конское ржание. Еда была превосходная. Цыпленка, как подметила Бритт, не только пропитали портвейном, но еще и ароматизировали бренди, risotto оказалось не слишком сухим и не слишком мягким, а побеги спаржи были приготовлены a point. Ей стало интересно, кто такой Реми — неужели одновременно хозяин, официант и управляющий этого уютного трактирчика?

Романо очень скоро управился со своей порцией. Отправив на вилке в рот последнюю горстку risotto, он виновато посмотрел на Бритт и разлил оставшееся вино по бокалам. Она не успела ничего сказать, как рядом снова возник Реми с очередной бутылкой. Откупорив ее, он подлил им еще бургундского, а затем спросил:

— Кофе? Эспрессо?

— Счет, пожалуйста, — попросила Бритт.

Она заметила, что Романо удивился. Француз ответил со странной ухмылкой:

— Ваш счет уже оплачен. Все включено.

Он перевел взгляд на Романо и добавил:

— Святого отца мы угощаем.

— Кого я должна благодарить за такую любезность? — поинтересовалась Хэймар.

Реми смущенно помялся и изрек:

— Вам лучше обратиться к владельцам. Они дали распоряжение.

Он подхватил пустую бутылку и проворно исчез в проеме ресторанной двери. Бритт озадаченно уставилась на Романо:

— Вообще-то я собиралась уточнить, что вы понимаете под пересмотром позиций, но сейчас меня посетило странное чувство, что мы не совсем одни в этой комнате.

Романо принялся оглядываться — и в конце концов признался:

— Пусть это прозвучит нелепо, но, боюсь, тут я с вами солидарен.

Сквозь окно проникало слабое мерцание светила у самого горизонта. На тусклом фоне сгущающейся синевы выделялись яркие пунцовые и лиловые полосы.

— Предлагаю распить эту бутылку на балконе, — обратилась к священнику Хэймар. — Я поэтапно изложу вам доводы, приведшие меня к моей позиции, и тогда вы без труда воспримете ее. Я не сомневаюсь, что вы считаете меня одержимой или, говоря вашими же словами, на грани сумасшествия. Если вы узнаете, какие ступени я преодолела, чтобы оказаться здесь, вы, возможно, лучше поймете, откуда у меня такое тяготение к доказательству Христовой родословной.

Романо одной рукой взял их бокалы за ножки, а другой ухватил за горлышко бутылку.

— Прошу.

Бритт сняла оба ключа со стенда рядом с конторкой и стала подниматься на второй этаж, где находились комнаты и выход на балкон. От вина и нечеловеческой усталости последних двух дней ее окончательно разморило. Еще пару бокалов — и она готова будет рассказать священнику правду о Вестнике.

Сидя перед монитором, Гавриил наблюдал, как Хэймар и Романо вышли из ресторана. Ему неудержимо захотелось пробраться наверх, в гостиницу и увидеть Бритт вживую. Видеоэкран скрадывал ее очарование: нельзя было разглядеть ни блеск глаз, ни румянец на щеках, ни эмоциональное возбуждение, которое, он знал, ее в этот момент охватывало. Во время звонков он чувствовал, как она воодушевлялась, проникалась почти религиозным пылом — особенно после того, как узнала правду об их особом сродстве.

На мониторе возникло изображение Реми, убирающего со стола посуду, и Гавриил выключил изображение. Это он сегодня вечером должен был наслаждаться ужином и прекрасным вином в компании Бритт, делясь воспоминаниями о порознь прожитых жизнях и сходных переживаниях. Его раздирал на части поиск решения, но выбора уже не оставалось. Никаких компромиссов.