Недовольство либеральных организаций власти нейтрализовали долгими конфиденциальными собеседованиями, а их представителей допустили в некоторые лагеря и тюрьмы. В результате эти организации стали на удивление пассивны и сдержанны. Газетчики проявили большую настойчивость, но и они в конце концов поддались на уговоры властей. Только одна газета — но уж таковы бульварные газеты с их неуемным азартом — разродилась сообщением о некоей подводной лодке, выпустившей торпеды в морскую пучину за Чертовым рифом. Но эта сенсация, основанная на слухах из портовых притонов, выглядела слишком уж притянутой за уши, тем более что упомянутый риф расположен в добрых полутора милях от собственно Инсмута.

Даже в соседних городках люди, обсуждая эти события, старались поменьше сообщать о них внешнему миру. Пересуды о вымирающем и почти заброшенном Инсмуте велись уже чуть ли не столетие, и сейчас, в сущности, не произошло ничего нового, более дикого и отвратительного, нежели то, о чем говорилось в прошлые годы. У местных жителей было много причин хранить молчание, так что властям не пришлось особо давить на них, призывая к сдержанности. К тому же они мало что знали на самом деле; из-за обширных, пустынных и безлюдных низин, затопляемых во время прилива, добрососедских отношений с жителями Инсмута у них никогда не водилось.

Но я в конце концов решил прервать заговор молчания, связанный с этими событиями. Результаты, я уверен, не принесут большого вреда — разве что шок отвращения, когда общественность узнает, что именно было обнаружено в Инсмуте потрясенными участниками тех полицейских операций. В то же время вскрытые факты могут иметь очень разные объяснения. Мне и самому известна только часть этой истории, но у меня достаточно причин не влезать в расследование еще глубже. Моя связь с этим делом и так оказалась более чем тесной, и полученные тогда впечатления еще отразятся — причем самым радикальным образом — на моем будущем.

Собственно, это не кто иной, как я, охваченный безумным ужасом, бежал из Инсмута в ранние утренние часы шестнадцатого июля 1927 года, и это именно мой панический призыв к властям произвести расследование дал толчок последующим событиям. Я не хотел прерывать молчание, пока дело было свежо в памяти его непосредственных участников; но теперь, когда к этой старой истории уже утрачен интерес любознательной публики, во мне растет желание поведать об ужасающих часах, что я провел в том издавна пользующемся дурной славой морском порту, в логове гибельных и богопротивных пороков. Надеюсь, этот рассказ поможет мне самому поверить в то, что я еще в своем уме и что я не оказался всего-навсего жертвой кошмарных галлюцинаций. Это также поможет мне собраться с духом перед ужасным шагом, который мне вскорости предстоит совершить. О существовании Инсмута я узнал за день до того, как увидел его в первый и — на данный момент — последний раз. Решив отметить предстоящее совершеннолетие путешествием по Новой Англии — полюбоваться природой, стариной и заодно выяснить кое-что по части собственной генеалогии, — я планировал добраться из старинного Ньюберипорта до Аркхема, откуда происходил род моей матери. Не имея машины, я путешествовал поездом либо автобусом, стараясь по возможности экономить на дорожных расходах. В Ньюберипорте мне сказали, что до Аркхема идет поезд; и вот, стоя возле станционной кассы и выражая сомнения относительно дороговизны билета, я впервые узнал кое-что об Инсмуте. Кассир — сметливый и бойкий крепыш, чья речь выдавала в нем человека не местного, — отнесся сочувственно к моим попыткам сэкономить и предложил вариант, какой никто из других моих советчиков не предлагал.

— Есть тут один дряхлый автобус, — сказал он, впрочем, несколько неуверенно. — Он, правда, делает крюк, заезжая в Инсмут — вы, может, слышали о нем, — так что людям это не нравится. Водит его инсмутский малый по имени Джо Сарджент, и пассажиров у него всегда негусто — что здесь, что в Аркхеме. Удивляюсь, как вообще люди решаются ездить на этаком тарантасе. Однако проезд стоит недорого, хоть я никогда не видал, чтобы кто-то, кроме инсмутских жителей, им пользовался. Он отходит с площади — остановка напротив аптеки Хаммонда — дважды в день: в десять утра и семь вечера, если только ничего не изменилось в последнее время. Впрочем, я бы на вашем месте не рискнул садиться в эту жуткую развалюху.

Это было первое, что я узнал о помраченном Инсмуте. Подобная справка о городе, не обозначенном на обычных картах и не упоминаемом в современных путеводителях, как и отдельные намеки в рассказе кассира возбудили мое любопытство. Город, способный внушить соседям такую неприязнь, подумал я, на самом деле может оказаться гораздо более примечательным и вполне достойным внимания туриста. Если он расположен по пути в Аркхем, я должен его посетить. И я попросил кассира рассказать мне об Инсмуте что-нибудь еще. Он согласился, хотя при упоминании этого города в его голосе сами собой проскальзывали пренебрежительные нотки.

— Инсмут? Ну, это захолустный такой городишко в устье Мануксета. Было время, когда он что-то собой представлял — до войны тысяча восемьсот двенадцатого там был порт, — но за последнюю сотню лет он превратился в труху, разваливается на глазах. Теперь туда и поезда не ходят — «Бостон-Мэн» и прежде проходил стороной, а несколько лет назад закрыли и ветку из Ровлея.

Там, я думаю, пустых домов больше, чем людей, да и занятий никаких нет, разве что рыбу ловят да омаров. Торгуют в большинстве здесь, еще в Аркхеме да Ипсвиче. Когда-то у них было несколько мельниц, но ничего не осталось, кроме одного золотоплавильного заводика, да и тот нынче на ладан дышит. А в свое время завод, скажу я вам, без дела не стоял, и старик Марш, его владелец, будет побогаче Креза. Странный тип, однако, хоть и слывет крупной шишкой среди своих. Но у него не то кожная болезнь, не то уродство какое, появившееся недавно, так что на глаза людям не показывается. Он внук капитана Оубеда Марша, основателя дела. Его мать вроде была иностранкой — говорили, откуда-то с островов южных морей, — так что большой был скандал, когда он пятнадцать лет назад женился на девушке из Ипсвича. Здесь это не приветствуют — и горожане, и люди из окрестностей стараются скрыть инсмутскую кровь, если та течет в их жилах. Но дети и внуки Марша выглядели совсем нормально, насколько я могу судить. Мне их как-то показывали, однако потом старшие из детей здесь уже не появлялись. А вот старика того и вообще никогда не видел.

Спросите, почему все так пренебрегают Инсмутом? Ну, молодой человек, вы не ошибетесь, если поверите тому, о чем говорят здесь повсюду. Дыма без огня не бывает — уж если народ поговаривает, это неспроста. Люди болтают об Инсмуте — шепотом по большей части — уже чуть не сто лет, вот я и думаю, все потому, что инсмутцы отвратительнее кого бы то ни было в этих местах. Некоторые сплетни рассмешили бы вас — насчет, например, старого капитана Марша: вроде он заключил сделку с дьяволом и поставлял из ада чертенят, чтобы жили в Инсмуте, или о чем-то вроде сатанинского культа и жутких жертвоприношениях в одном местечке близ пристаней — это будто бы происходило году в тысяча восемьсот сорок пятом или около того; но я прибыл сюда из Пэнтона, штат Вермонт, и такого рода россказням веры не даю.

Вы, может, еще услышите, что тут со стародавних времен болтают о черном рифе у побережья — они называют его Чертовым рифом. Большую часть времени он торчит над водой, а в прилив если и скрывается, то самую малость, но все же островом его не назовешь. Говорят, что там, на этом рифе, показывается иногда целый легион чертей, расползающихся повсюду и снующих туда-сюда через какие-то дыры вроде пещер возле верхушки. Эта зазубренная штуковина торчит в миле с лишним от берега, и моряки обычно делают большой крюк, чтобы его обогнуть.