Теперь отчетливо вижу васильковые комбинезоны на грузчиках. Шофер выпрямляется на подножке, глядя то на меня, то на тех, кто бежит сзади. Он машет рукой, грузчики спрыгивают с рампы; втроем они быстро идут мне навстречу.

Но я уже заприметил ржавый прямоугольник двери между собой и фургоном. Спустившись по короткой бетонной лесенке, открываю створку. Грузчики и шофер, четверо в костюмах – все бегут ко мне. Вваливаюсь внутрь, закрываю дверь. Небольшое помещение с низким потолком завалено рухлядью. Ведра, куски шлангов, мотки проволоки, лопаты со сломанными черенками, обезноженная мебель. Кучка собачьего дерьма в углу. Изнутри на двери свороченный набок засов, уже ни на что не годный. Тут нет другого выхода, зато есть шкаф. Обхожу его, упираюсь плечом, пробую подтолкнуть к двери. Через щель видны фигуры, они всё ближе, а шкаф не двигается. Я напрягаюсь, жму еще… нет, никак. Неразборчивые голоса совсем рядом. Дверь толкают, она приоткрывается, в щель просовываются пальцы. Я, сжав зубы так, что за ушами трещит, налегаю сильнее.

Шкаф переворачивается, со скрипом и хрустом падает вперед. Верхней частью он бьет по двери, вминает ее в проем. А дверь эта – наваренный на прямоугольный каркас лист ржавого металла. Он погнут, но не настолько, чтобы после удара не закрыть проем почти полностью, оставив лишь узкую щель вверху.

И я вижу три пальца, прилипшие к стенке. С размозженными, перебитыми дверью суставами, от которых осталась белесая кашица. Она и удерживает пальцы на бетоне. Самое страшное, что они не такие, какие могут быть на руке человека, – это пальцы с ноги, мизинец и еще два, синеватые, длинные.

Да, я вижу их, но я не слышу вскрика, воплей, проклятий, ругани! Снаружи поначалу тихо, а после доносятся приглушенные голоса. В дверь ударяют, но шкаф прижал ее крепко и пока держит.

Когда он упал, открылся узкий проход – квадратное отверстие в стене, которое начинается у моих колен, а заканчивается на высоте плеч. В дверь бьют опять, шкаф рывком отъезжает, и я ныряю в темноту.

Походный шатер оказался просторен и полутемен. Большой колченогий стол в его центре был завален картами и оружием, рядом стояли два наскоро сколоченных табурета, накрытые меховыми шкурами сундуки. Паллад усадил меня на табурет и встал по левую руку с копьем на изготовку. Седобородый господин по имени Браманти уселся на сундук возле стола.

– Повествуйте, – велел он.

Не поворачивая головы, но зная, что зазубренный наконечник Палладова копья смотрит мне в правую скулу, я принялся рассказывать – начал с того, что служил в библиотеке Урбоса («А, славная библиотека, знатная!» – воскликнул господин Браманти), описал, как сегодня утром зашел к своему приятелю Венчиславу, жившему в Старой башне, а когда покинул его обиталище, Венчислав выпал из окна… Тут Браманти вновь перебил меня: «Что за странности такие! А ну-ка, расскажите поподробнее, какая это Старая башня?» Я пояснил, что так горожане называют брошенное здание на окраине Урбоса, где обитают несколько отщепенцев, и тогда господин перебил меня в третий раз:

– Невзирая на то что платье ваше грязно и порвано в различных местах, заметно, что человек вы обеспеченный, так для чего же знаетесь с этаким оборванцем? Или вернее будет спросить – для чего приятель ваш обитал в столь захудалом месте?

Тут я вынужден был признаться, что Венчиславом уже давно владела страсть к смеси млечного сока и жучиного масла, и тогда присевший на корточки Паллад что-то крякнул, а господин Браманти сказал:

– А вы и сами не склонны ли к употреблению оного? Я честно ответил, что раньше был склонен и предавался этой страсти совместно с Венчиславом, но давно уже смог избавиться от пагубной привычки, он же – нет, и вот потому-то теперь я если не богат, то, во всяком случае, не испытываю нужды, а приятель мой… приятель мой выпал из окна.

– Ну хорошо, хорошо! – воскликнул господин. – Дальше что? Какую связь это все имеет с Веселым лесом, болотом, из коего мы вас вытащили, и алхимиками, коих вы упомянули?

Я поведал про шаги, услышанные мною на лестнице Старой башни, про тарабан, горящую стрелу, галоп, в который пустилась каурая лошадка, катастрофу и, наконец, про Жирного с Тощим…

– Постойте! – сказал на это господин Браманти, глянув в сторону слуги. – Кхе, кхе… это они, а?

– Будем говорить, они, – кивнул Паллад.

– Ага… – несколько растерянно ответствовал господин и вновь поворотился ко мне. – Не совсем однако же ясно, почему алхимики с таким упорством преследовали вас. Что им от вас было нужно? Как-то, надо понимать, это связано с вашим приятелем и его безвременной кончиной – но как? Скажите-ка мне, милейший, а не приторговывал ли ненароком ваш покойный приятель истиной?

На этот заданный прямо вопрос я осторожно ответил, что, насколько слышал, как раз и приторговывал, хотя сам я ни разу в жизни истину не видел и никогда оную не пользовал. И, ответив так, вспомнил о двух коробочках, что достал Венчислав из халата. Так, может, он, выпив млечного сока, спутал и отдал мне не ту, которую намеревался? К примеру, нечто, попавшее к Венчиславу от алхимиков по ошибке, что они теперь желали вернуть?

Что бы там ни было, я завершил свой рассказ, так и не поведав господину Браманти о приобретенной у Венчислава veritas, после чего жалостливым голосом попросил воды.

– Дай ему напиться, – велел господин. Сложив руки за спиной, он принялся мерить шатер шагами.

Паллад, глянув на меня внимательно и настороженно, но без неприязни, не выпуская копья, достал из сундука тыквенную флягу. Пока я утолял жажду, господин Браманти ходил по шатру, бормоча:

– В высшей степени необычная история. Странно и дико, Паллад, дико и странно. Стоило бы убить этого человека…

Тут слуга, с готовностью подняв копье, шагнул ко мне, а я поперхнулся так, что вода пошла носом.

– …но все последние события еще более ужасны и нелепы, и я… потому я… – Господин Браманти замер, приложив указательный палец правой руки к высокому морщинистому челу, надолго задумался, а после, резко качнув головой, так что кончик пальца соскользнул и уперся в висок, завершил свою речь: – И я, сам не знаю с чего, склонен верить словам этого молодого горожанина. Ну, быть может, не верить… но не испытывать к ним чрезмерного недоверия.

Когда господин закончил мысль подобным образом, Паллад улыбнулся мне, кивнул и опустил оружие.

– Так вот, знайте… – молвил Браманти, усаживаясь на покрытый белым мехом сундук. – Знайте, что с недавних пор живущие в столице и окрестных землях алхимики начали стремительно богатеть. В столице они купили несколько процветающих доходных домов, да и вообще, та истина, которую они продают теперь, – это вовсе не та истина, которой они торговали доныне. Она куда более… так сказать, ядреная, а стоит дороже. Магистр фармации, что сейчас властвует в Святой Церкви нашей, полностью зависит от veritas. Я говорю это вам, не страшась, что вы распространите сведения дальше, потому что теперь мы вас уже не отпустим. Как-то вы в этом всем замешаны, только я пока не могу уразуметь как. Что с вами будет дальше – поглядим, а пока слушайте. Итак, Магистр зависит от истины в той же мере, в какой обычный человек зависит от еды и питья, он даже издал буллу, в коей объявил алхимиков друзьями Святой Церкви нашей! Это ли не богохульство? Но важнее иное – дева Марта пропала! И я знаю, что похитили ее алхимики!