В этом контексте необходимо прокомментировать изложенные в сводке Пензенской губчека за 30 августа 1919 г. факты негативного отношения крестьян к мятежу 2-го Донского казачьего корпуса Ф.К. Миронова. Парадокс ситуации состоял в том, что казаки Миронова шли через территорию Пензенской и Саратовской губерний на южный фронт для отражения наступления Деникина. И шли они под антикоммунистическими лозунгами, призывая местное крестьянство поддержать их{603}. Тем не менее, ни пензенские, ни саратовские крестьяне не призыв мироновцев не откликнулись. То, что восстание Миронова «не встретило сочувствия» среди населения Аткарского и Петровского уездов Саратовской губернии, было отмечено, например, в информбюллетенях Саратовской губчека за 5–10 сентября 1919 г.{604}

Нам представляется, что крестьяне остались равнодушными к призывам мироновцев, потому что те были донскими казаками, не имеющими корней в данной местности. Для пензенских и саратовских крестьян казаки по-прежнему ассоциировались с прежними порядками, когда казацкая плеть широко гуляла по их спинам. Подобные ассоциации подогревались информацией об идущей в пределы мужицкой России мамонтовской казачьей конницы. И там, и здесь — донские казаки. То, что мироновцы — это «свои» казаки, а мамонтовцы — чужие, простому крестьянину было трудно доказать. В казачьем корпусе Миронова воевали не только проверенные в боях красные казаки, но и бывшие красновцы, ставшие под знамена большевиков совсем недавно. Отсюда становится понятным настороженное отношение крестьян Пензенской и Саратовской губерний к мятежному корпусу. В казаках Миронова они видели белую угрозу.

В 1920 г. ситуация в Поволжье принципиально изменилась: на территории региона прекратились боевые действия. Это не могло не сказаться на масштабах дезертирства и «зеленого движения». Приведем некоторые данные, характеризующие уровень дезертирства в регионе в это время (табл. 14–17 приложения 5).

Из данных, представленных в табл. 14–16, ясно видно, что в 1920 г. размах дезертирства был не меньшим, чем в 1919 г. Число дезертиров достигало десятки тысяч. В этой связи можно привести ряд обобщающих цифр из отчетности штаба Приволжского военного округа и дислоцированной на его территории Запасной армии за 1920 г. Так, например, по данным штаба ПРИВО, в феврале 1920 г. из частей округа дезертировали 17 004 чел., были задержаны 37 942 дезертиров. Из общего числа задержанных 18 993 чел. (50%) явились добровольно. По оценке комдезертира, среди задержанных дезертиров злостных было 5445 чел. (14,3%), а дезертировавших «по слабости» — 29 114 чел. (77%). Из всей массы задержанных дезертиров лишь 680 чел. (2%) было предано суду, 134 чел. (0,3%) лишили свободы, 251 чел. (0,7%) были приговорены к условному лишению свободы, 2708 чел. (7,1%) были направлены в штрафные части. Остальные возвращены к месту службы{605}. По сведениям штаба Запасной армии, за период с 1 июля по 1 октября 1920 г. на территории Приволжского военного округа было зарегистрировано до 90 000 дезертиров, а за полугодие — 110 000.{606}

Причины дезертирства оставались прежними: трудности службы, влияние семейных обстоятельств, недовольство политикой власти. Но, в отличие от 1919 г., к ним добавилась еще усталость от войны, нежелание воевать в силу тяжелейшего положения семей красноармейцев в тылу. Кроме того, ухудшилось и материальное положение красноармейцев. Об этом имеется масса документальных свидетельств. Например, в разведсводке дислоцированного в Краснослободском уезде Пензенской губернии 90-го отдельного стрелкового батальона 11-й бригады от 9 марта 1920 г. главной причиной дезертирства называлось «нежелание дальше воевать на почве того, что семьи не получают положенного пайка», и «хозяйство приходит к распаду»{607}. Об этом говорилось и в недельной сводке Пензенской губчека за 15–30 сентября 1920 г.: «Причина дезертирства — крайнее переутомление от войны, неполучение красноармейцами отпусков, кроме того, их родные в письмах упорно зовут домой для поправки хозяйства, тяжелое жилье оставшихся родных»{608}.

Прежде чем дезертировать, красноармейцы пытались помочь своим семьям с помощью различных ходатайств властям, заверенных командованием их частей. Суть их сводилась к требованиям соблюдать положенные по закону льготы для семей красноармейцев. Но в подавляющем большинстве случаев они не достигали цели. Из писем от родных они узнавали горькую правду: положение их семей ухудшалось, а обращения к власти оказались безрезультатными{609}. В этой ситуации у красноармейцев просто не оставалось других шансов реально помочь своим семьям, кроме как дезертировать.

В 1920 г., особенно во второй его половине, значительно ухудшились бытовые условия службы красноармейцев: сказывалась общая ситуация в регионе, вступающем в полосу страшного голода 1921–1922 гг. Если в 1918–1919 гг. красноармейцы испытывали трудности лишь со снабжением обмундированием и продовольственным обеспечением, то в 1920 г. к ним добавился сыпной тиф и другие инфекционные болезни.

Для иллюстрации приведем несколько фактов из жизни Пензенского гарнизона в 1920 г., типичные и для других воинских частей, расположенных в Поволжье в тот период. Из сводки СО ВЧК за 23–29 февраля 1920 г.: «Дезертирство увеличилось, по словам задержанных, прибегают к дезертирству “из боязни заразиться сыпняком”, большинство дезертиров из Пензенского гарнизона»{610}. Из сводки Пензенской губчека за 15–30 ноября 1920 г.: «Пензенский гарнизон. В снабжении теплой одеждой ощущается сильный недостаток. Нищенство и распродажа личных вещей среди красноармейцев продолжается. При отправке больных красноармейцев в госпитали их одежда и вещи пропадают или заменяются старыми»{611}. Из сводки губчека за 1–15 декабря 1920 г.: «В частях Саранского гарнизона положение по-прежнему скверное… Пища по-прежнему плохая.

Нищенство усилилось, особенно в комендантской команде. Комендант и взводные знают об этом, но никаких мер не принимают и даже неофициально способствуют этому. Красноармейцы ходят собирать не только по городу, но отправляются целыми партиями в окружающие села. Обмундирование выдают скверное. Настроение красноармейцев враждебное. Вызывается указанными причинами»{612}. Подобные условия службы не могли не стимулировать рост дезертирства и недовольство властью как таковой.

В 1920 г., так же как и в предшествующие годы, интенсивность дезертирства зависела от цикла основных сельскохозяйственных работ. Наибольший «наплыв дезертиров» наблюдался в период посевной и уборочной кампаний. При этом в ряде случаев призванные на службу крестьяне пытались получить отсрочку, чтобы завершить данные работы, а красноармейцы дислоцированных в регионе частей Красной армии пытались добиться у командования разрешения на отпуск для оказания помощи своим семьям. Подобные попытки заканчивались безрезультатно{613}. Поэтому естественно, что дезертиры активно включались в повстанческое движение.