Karlowitz впервые отчетливо отметился в мировой истории в 1698–1699 годах — международным конгрессом, зафиксировавшим потерю Османской империей по итогам как раз вот той затяжной Великой Венской войны сразу нескольких эялетов (понятнее говоря, Венгрии, всей Трансильвании и кусочка современной Украины). Чтобы подписать Карловицкий мир, представители семи держав, в их числе России, провели за круглым столом 36 рабочих заседаний. Венецианский дипломат прямо во время этих консультаций взял и умер… Он похоронен во дворе монументальной часовни Мира, возведенной на месте деревянного павильона переговорщиков. На часовню и могильный крест я глядел из-за запертых на амбарный замок ворот. Набрать телефонный номер с пришпиленной к забору записки и дождаться служки у меня не хватило пороху: шел скучный дождь, меня утомила сложная поездка по Сербии, я озяб и, главное, чувствовал себя отравленным бесконечными музейными комментариями и непрошеными лекциями о славянском братстве, обязательной составляющей любой здешней разговорной программы.

Анастас Йованович. «Патриарх Иосиф Раячич благословляет армию Сербской Воеводины. 1848»

Сремски-Карловцы. Памятник барону Петру Врангелю. Фото автора

Впрочем, в Карловцах русский человек непременно почует горьковатый дым отечества, потому что именно в этом городе в начале 1920-х годов разместился штаб проигравших Гражданскую войну врангелевцев. Поясной памятник худощавому генерал-лейтенанту в боевой папахе воздвигнут несколько лет назад стараниями отечественных военных общественников. За «черным бароном» — билборд с начинающей желтеть «семейной» армейской фотографией, Врангель в центре солдатско-офицерского полукруга. Неподалеку — в аварийном состоянии — дом, где, как гласит мемориальная табличка, Петр Николаевич настойчиво, но безуспешно работал над реставрацией романовской монархии и укреплением Российского общевоинского союза. Генерал-лейтенант провел в сербской эмиграции пять лет, потом переехал в Брюссель, где в 1928 году неожиданно скончался (предположительно, мог быть отравлен большевистским агентом). Прах Врангеля перенесен в белградскую русскую церковь Святой Троицы в парке Ташмайдан, с настоятелем которой отцом Виталием мне как-то довелось беседовать на разные светские и духовные темы. А в Карловцах похоронен отец генерала, тоже барон, философ и переводчик «Фауста» на русский язык Николай Егорович Врангель. В сербском изгнании незадолго до своей последовавшей в 1923 году кончины он завершил работу над мемуарами под названием «От крепостного права до большевиков». Завершается эта книга так: «Жизнь окончена. Впереди одна смерть-избавительница. Остается подвести итоги. России больше нет».

Отчетливое русское присутствие сохранялось в Югославии четверть века, и конец ему как более или менее целостному фактору общественного бытия настал одновременно с крахом королевства. А до той поры на здешних сценах выступали бывшие актеры Московского художественного театра, в больницах и госпиталях лечили пациентов 440 русских докторов, в школах и университетах преподавали бывшие киевские и петербургские профессора, в местные газеты «Вера и верность» или «Русский стяг» писали бывшие одесские и харьковские журналисты, а казаки, которые бывшими не бывают, иногда развлекали публику представлениями джигитовки и вольтижировки. Дамы и господа из образованных семей давали местным жителям уроки французского языка и игры на фортепиано. Только в Нови-Саде, где на несколько лет собрался цвет русского дворянства (Голицыны, Трубецкие, Толстые, Воронцовы, Бобринские, Апухтины, Державины, Дашковы, Гагарины), насчитывалось 30 генералов и 90 полковников царской армии. В Бачке и Банате (как, впрочем, и южнее Дуная) появились донские, кубанские, терские станицы, некоторым из них давали имена походных атаманов — Булавина, Некрасова, Краснова, Шкуро; здесь заседал казачий парламент. Бывшие военнослужащие саперных полков Донского и Кубанского корпусов строили по всему королевству железные дороги, другие казаки и солдаты работали в шахтах и на рудниках, на лесозаготовках и фабриках. Военные историки указывают, что Кубанская дивизия, штаб которой дислоцировался в Пожареваце, сохраняла боеспособность вплоть до начала Второй мировой войны. В 1941 году подразделения этой дивизии влились в коллаборационистский Русский охранный корпус, участвовавший в боях с югославскими партизанами и частями Красной армии.

Вместе с Белой гвардией в южнославянском государстве спасались от советской власти важные русские архиереи во главе с митрополитом Антонием (Храповицким). Единоверным беженцам было позволено устроить на пороге Балкан уголок родной земли: в Сремски-Карловцах учрежден Архиерейский синод Русской православной церкви за рубежом, только в 1940-е годы передислоцировавшийся на запад Германии. Священник в митре, как и генерал в папахе, оставил по себе граду и миру память в виде мемориальной таблички. Память эта грустна, как грустно все, что мы потеряли и чего уже не вернуть. Сремски-Карловцы ловко вмонтировали в сербскую архаику середины XIX века русские хтонические мотивы начала века XX; здесь кажется очевидным ответ на вопрос, откуда и почему мы такие братья. Оттуда и потому, что темпы модернизации в двух странах сопоставимы, русские и сербы — и это хорошо видно на долгой дистанции — живут в одном историческом времени и черпают национальное вдохновение из схожих нравственных источников, почитая традицию прежде новации.