В двери постучали. Вновь заглянул Баташев.

— Товарищ начальник, хм… Дмитрий Иванович, Бойцов у вас был, доложил?

— Да, спасибо, Михаил. Кстати, заходи-ка, есть для тебя задание.

— Слушаю внимательно.

— Насколько, Миша, располагаем мы возможностями знать обстановку, я имею в виду, так сказать, наши подсобные силы?

— Особых нет, по мелочи. А… Мы и этим распорядиться не можем! — с безнадежностью махнул рукой Баташев. — Вон уж, сам Гадаскин приобрел себе осведомителя, мол, он его на больших рыб выведет. Тот ему как-то дает сигнал о краже на складах Нобеля, а Гадаскину некогда было, его как раз в суд таскали, ну, вы знаете. Так все впустую и прокатило! А еще он же, этот осведомитель, раньше сообщил о партии контрабанды. Накрыли мы ее! Ну а так, больше ничего особого…

— А что за человек?

— Цупко Филипп. Бывший каторжник. Двенадцать лет отдубасил на Сахалине за убийство жены. Теперь сошелся с одной бабой. Она арендует постоялый двор в Песчанке. Мы там периодически заставу держим. Он, конечно, уголовный мир знает, но мало чем про других мазуриков делится. Говорит, что отошел от этих дел, хотя… Варначья душа. В общем, темная лошадка…

— Договаривай, договаривай!

— Прямых улик у меня нет, но носом чую: закладывает этот Цупко тех, кто ему помеха, конкурент. Да и по мелочовке все больше. Ни по одному серьезному делу информации не имеет, одни слухи передаст, а зацепочек…

Баташев разочарованно развел руками.

— А скажи мне, Михаил, не в курсе ты, как Гадаскин его в осведомители записал?

— Да я, практически присутствовал при этом, Дмитрий Иванович! Тут ведь какой казус вышел… Был сигнал, что Цупко замешан в краже овса. Ну мы учинили обыск, но вместо овса нашли винтовку. Я, по правде сказать, при разговоре Гадаскина с Цупко не присутствовал, но думаю, что Иосиф Исаакович его на винторезе и прихватил, мол, раскручу на полную катушку. Хотя…

Баташев задумался на мгновение, пожал плечами.

— По моему мнению, сильно этой винтовочкой Цупко не прижмешь. Он же сразу сказал, что винтовку ему на сохранение большой человек оставил. Георгий Бурдинский, депутат Нарсоба…

— Погоди, погоди… Бурдинского, говоришь, винтовка? М-да… Не много ли совпадений?..

— Вы про что, Дмитрий Иванович?

— Потом об этом, потом… Еще проверить надо… Но вот что… Пока с этим Цупко ничего не предпринимайте. Обдумаем все, посмотрим… За постоялым двором в Песчанке установите наблюдение. Он там постоянно живет?

— Чаще в доме на Новых местах.

— И там посматривайте, когда бывает…

— А что все-таки случилось-то? — недоуменно переспросил Баташев.

— Миша, Миша! — покачал головой Дмитрий Иванович. — В нашем деле излишнее любопытство, да еще не ко времени…

— Понял… — смутился помощник.

— Не обижайся, — мягко проговорил Фоменко, — но это пока и не секрет, а так, одни догадки. Но и сам приучайся к рабочей конспирации, и ребят учи этому.

— Понял…

— Хм, хорошо, что понял. Ладно… Теперь о задании, Миша. Побывай завтра у начальника тюрьмы Григорьева, я ему звонил, он обещал выборочку сделать о бывалых уголовниках, которых задержали за последнее время. Присмотрись, побеседуй. Сам знаешь, сколько у нас «висяков».

Баташев сокрушенно вздохнул.

— Меня, Дмитрий Иванович, особенно групповые беспокоят. Неделю назад небольшая, но хорошо вооруженная группа бандитов на постоялом дворе «Половинка»…

— Это который между станциями Атамановка и Кручина?

— Он самый… Этот постоялый двор потому так и называют, что как раз на половине пути стоит. Сорок человек постояльцев напрочь обчистили! Но, ладно, в этом случае картина ясная — чистой воды разбой! А вот история с татауровской кассой… Полная темнота!

— А разве не уездная милиция с областной по этим делам работают?

— Я не знаю, Дмитрий Иванович, как Антонов уболтал Колесниченко, но оба дела нам передали. Вот я и говорю, что грабеж на «Половинке» хоть еще свежий более-менее, а татауровскую кассу бандиты полтора месяца назад, тридцатого октября, взяли. Ищи-свищи ныне…

— А почему ты решил, что кассу потребителей кооперации Татауровской лесной дачи взяли бандиты? Я слышал, там кассир замешан? Признался, сидит сейчас в камере предварительного заключения Читинской тюрьмы. Я, правда, насчет подробностей пока не в курсе.

— Сознаться-то он сознался… Только деньги неизвестно куда делись… Мямлит всякую ерунду… Боится он чего-то. Наговаривает на себя, но как-то бестолково…

— Что ж, будем разбираться. Тем более, поработай у Григорьева в тюрьме. Зацепочки нам нужны, ниточки в уголовную среду…

— Понял!

— Ну, ты заладил! — засмеялся Фоменко. Смущенно заулыбался и Баташев.

— Товарищ начальник! — в дверь просунулась голова в лохматом треухе. — Тут такое дело, здрасьте!

— Кто вы? Хоть бы представились! — все еще смеясь, сказал Фоменко.

— Младший агент Долгов Георгий! — бойко отрапортовала голова.

— Слушаю вас, младший агент Долгов!

— Тут такое дело, товарищ начальник, — повторил, втиснувшись наконец в двери, этот самый Долгов, нескладный, одетый в донельзя потертый овчинный полушубок непонятного цвета, когда-то бывший коричневым или желтым. — Лошадь к нам приблудилась!

— Сама? — ехидно спросил Баташев.

— Истинный крест! — выпучил глаза Долгов.

— Ну так поставьте ее на фуражное довольствие, но сначала оприходуйте! — ситуация смешила Фоменко.

— Это само собой, — степенно кивнул Долгов, но на его простоватом лице отразилась целая гамма тяжелых размышлений. — А вот какое теперя ей имя дать? Да и будет ли на него откликаться?

— Вот так задача! — пуще прежнего залились оба — и Фоменко, и Баташев.

— А как же, задача! — обиженно посмотрел на своих начальников младший агент. — Я уж все перебрал, но какая кличка на ум не придет, уже, оказывается, есть с такой кличкой какая-нибудь милицейская лошадь!

— Назови ты ее Блудная! — посоветовал сквозь смех Баташев.

— Блудная? Так она, это… Конь!

— Ну, тогда — Блудный! — встрял уже Фоменко.

— И верно, как это я не додумался! — восхищенно вымолвил, глядя на нового начальника, Долгов и исчез за дверью.

— Силен! — только и проговорил Фоменко, переводя дух.

На такой забавной ноте закончился первый рабочий день Дмитрия Ивановича на новом месте. Идя домой, он еще раз с улыбкой вспомнил забавный эпизод с младшим агентом Долговым, а потом вновь переключился на невеселые размышления о работе.

От вокзала всего два квартала до Иркутской, где Фоменки сняли квартиру, состоящую из кухни и двух комнатенок, в деревянном бараке железнодорожников, что показалось заметным облегчением жизненных условий по сравнению с житьем в «хоромах» — тесном и холодном вагончике на путях. Но шагалось на этот раз Дмитрию Ивановичу долго.