белом коне он бы не поверил. В его мире никто не дает никому ничего задаром – кроме разве что боли. Лучшее, на что можно надеяться, – это обмен, да и то чаще всего тебя надуют. Мне же нужна была его помощь. И получить ее я мог, подбросив какую-нибудь знакомую ему проблему.

– Я не чудовище, Фитц. Честно говоря, мне нет дела до тебя и твоих корешей или до того, что с вами случится. Но я полагаю, ты мог бы помочь мне, а в обмен на твою помощь я готов помочь тебе.

Юнец поморщился и низко опустил голову:

– Выбора особого у меня нет.

– Выбор есть всегда, – спокойно ответил я. – Но у тебя он сейчас довольно ограничен. Так ты в игре?

– Ладно, – буркнул Фитц. – Идет. Попробую.

– Отлично. Тогда поворачивай налево и иди туда. Нам нужно кое-что обсудить.

Он сунул руки в карманы и понуро двинулся в указанном направлении.

– Я даже не знаю, кто ты, черт подери, такой!

– Меня зовут Гарри Дрезден, – представился я.

Фитц споткнулся.

– Мать честнáя! – выпалил он. – Это… тот самый Гарри Дрезден? Который чародей?

– Первый и единственный.

Он пришел в себя, тряхнул головой и зашагал дальше.

– Я слышал, вас убили.

– Ну… вообще-то, да, – согласился я. – Но я отношусь к этому спокойно.

– Еще говорят, вы псих.

– Что, правда?

Фитц кивнул:

– А еще… – Он нахмурился. Я буквально видел, как вращаются у него в голове шестеренки. – Еще говорят, вы помогаете людям.

– И что?

– Так что из этого правда?

– Что-то одно точно правда, Фитц, – сказал я. – Ты ведь знаешь, болтовня недорого стоит. Есть только один способ узнать правду.

Фитц склонил голову набок, потом кивнул:

– Ладно. Хорошо. Куда мы идем?

– В гости к старому другу.

Мы свернули на улицу, идущую вдоль северной границы Саутсайда. Я бы не назвал этот квартал трущобным, – в конце концов, трущобы, как правило, полны жизни. Есть в Чикаго места безумно красивые, есть и такие, по которым словно прошелся апокалипсис. Этот квартал при виде приближающегося апокалипсиса только сплюнул бы и задрал нос выше. На сколько хватало глаз, не было видно ни одного остекленного окна – лишь глухие ставни, чаще всего защищенные железными решетками. Или зияющие проемы.

Палисадники перед входом в дома огораживались высокими оградами с колючей проволокой поверху. Пробиться через такие можно только с помощью автогена. Именно автогеном взрезали как минимум одну ограду в поле зрения. Уличные фонари тоже защищались стальными решетками, хотя ни один из них не горел. Даже самая прочная решетка не защитит от дробовика.

Все более или менее ровные поверхности были покрыты граффити. Кажется, это сейчас называется уличным искусством. Я-то считал, искусство созидает красоту. Эти надписи обозначали границы территории – примерно так же, как помечают деревья или столбы собаки. Мне приходилось видеть красивые примеры неформального искусства, но тут такими и не пахло. Где-то ухал включенный на полную громкость сабвуфер, и эхо разносилось по всему кварталу, из-за чего снег, казалось, утрамбовывался еще плотнее.

В поле зрения не было заметно ни души. Ни единой. Даже с учетом позднего часа – для Чикаго это редкость.

Фитц огляделся по сторонам и, похоже, пришел к тем же заключениям, что и я при первом моем посещении этих мест: явное запустение, похожие на блокпосты дома, незаконно громкая музыка, которую никто даже не пытается прекратить…

– Это чужая территория, – заявил он, резко останавливаясь. – Я один и без оружия. Я туда не пойду.

– Повелители Зла, – сказал я. – Или они заправляли здесь несколько лет назад. Банда у них крепкая, серьезная, так что, думаю, они все еще здесь.

– Тем более не пойду, – сообщил Фитц.

– Давай же, Фитц. Не такие они и страшные. Для банды, я имею в виду. Если они кого-то и убивают, у них почти всегда есть на то веские причины. И они поддерживают на этой улице мир – по крайней мере, если ты не слишком запаздываешь с платежами.

– Угу. Тошнит от такого мира.

Я пожал плечами, хотя он этого и не видел.

– Полиция если и приезжает сюда по вызову, то лишь после того, как все произошло. Поэтому по поводу неприятностей здешним жителям проще и спокойнее обращаться к члену банды, нежели к полицейскому.

– Вы что, поклонник банды?

– Нет. Вовсе нет. Банды опасны. Они правят, опираясь на грубую силу и страх. Но они, по крайней мере, не прикидываются никем другим.

Фитц поморщился, покосившись на свои пустые руки.

– Пожалуй, – пробормотал он, – не мне здесь бросать камни.

– А если бы и бросил, ничего бы не разбил, – заметил я. – Пойми, парень, от тебя мертвого мне никакой пользы. Мы не пойдем вглубь квартала. Первый дом справа. Если ты просто дойдешь до калитки, ты не пересечешь ничьей границы.

Фитц нахмурился:

– Тот, с железными ставнями?

– Угу. Помнишь, что нужно сказать?

– Да, я помню сценарий, – угрюмо буркнул Фитц. – Давайте уже с этим покончим.

– В дверь стучать я не могу.

Он насупился еще сильнее и шагнул вперед.

Крыльцо, к которому он подошел, принадлежало дому, в котором раньше размещались четыре небольших заведения. Клиника, адвокатская контора, продуктовая лавка. Все давным-давно закрылись и зияли теперь выбитыми дверьми и окнами. Остался лишь четвертый владелец. На прикрывавших дверь стальных жалюзи красовалось единственное изображение, которое я назвал бы произведением искусства: большой, почти в натуральную величину, портрет довольно приземистого ангела в перепачканной, изорванной у подола тоге. Его всклокоченная шевелюра не могла скрыть намечающуюся лысину. В одной руке ангел держал пончик, в другой – нацеленный на зрителя обрез.

– Ха! – заметил я. – Надо же какие новшества!

Фитц с опаской косился на изображение:

– Так что это за место?

– Детективное агентство, – объяснил я. – Бюро расследований «Бродячий ангел».

– Оно вроде как закрыто, – заметил Фитц.

– У Ника нет денег на отдельную квартиру, – сказал я. – Он спит здесь. Иногда выпивает. Может, тебе придется постучать погромче.

Фитц еще раз оглянулся на соседние дома, потом на дверь:

– Угу. Круто.

Он постучал по жалюзи.

Ничего не произошло.

Он постучал еще, громче и дольше. С тем же результатом.

– Как следует, парень.

Он свирепо оглянулся в мою сторону, но принялся равномерно, изо всех сил барабанить по рольставню.

Минут через пять из маленького, почти незаметного динамика рядом с дверью послышался щелчок.

– Чего еще? – произнес севший от очевидного злоупотребления алкоголем голос.

– Эм… – замялся Фитц. – Скажите, вы Ник Крисчен?

– А кому он вдруг понадобился?

– Меня зовут Фитц, – представился мой спутник. Голос его звучал выше обыкновенного, из-за чего говоривший казался на несколько лет