Продолжая ругаться с Ириной, Игорь Васильевич повиновался, и Игорь повел его, не глядящего под ноги, мимо собачьих кучек, мимо растоптанных останков снеговика, по снегу, подтаявшему за день, но начинающему льдисто похрустывать от вечернего холода.

Игорю пришлось несколько раз подтолкнуть Игоря Васильевича в бок, прежде чем тот угомонился и сел в машину. В салоне Игорь Васильевич включил свет и посмотрел на Игоря, будто проснувшись.

— Ну и видок у тебя, — сказал он. — Дай голову посмотрю. Не тошнит?

Игорь отрицательно помотал головой. Его подташнивало, но, скорее, от того, что он с утра ничего не ел и выпил кофе, а теперь ему казалось, что он перепил крепкого чая.

— Включи что-нибудь повеселее, — попросил Игорь, указав на радио, — а то я сейчас чокнусь от этой классики.

Они долго выезжали из города — по замерзшим колеям, по какой-то окраине, то напоминавшей приусадебные участки, то промзону, где они работали. Игорь и рад бы был задремать, потому что чувствовал усталость как от горя, которое его начало слегка отпускать, так и просто усталость, но колыхание в дороге не давало уснуть. Только когда машина выехала на трассу, оставив позади железнодорожный переезд, Игорь наконец забылся чем-то вроде сна, где он продолжал ехать на пассажирском сиденье и смотреть, как быстро мелькают придорожные деревья и медленно плывут деревья чуть подальше от дороги и совершенно неподвижно стоит луна. Потом он вспомнил, что погода как была пасмурной, так и осталась, и никакой луны видно быть не может. Игорь проснулся в полной тишине, нарушаемой гудением двигателя и шумом колес, и спросил:

— Долго еще?

— Нет, — ответил Игорь Васильевич, — спи давай.

Но по какому-то шевелению Игоря Васильевича и по его голосу Игорь понял, что тот не хочет, чтобы Игорь спал, а хочет поговорить.

Игорь потер руками лицо и похлопал себя по щекам, чтобы проснуться. Шея и голова по-прежнему горели. Он опустил стекло и высунул голову наружу, где пахло талым снегом, асфальтом. Иногда пробивался душок очистных сооружений, и Игорь понял, что они, действительно, недалеко от города. Это можно было понять еще и по тому, что слева впереди небо было подсвечено снизу чем-то вроде слабого неонового зарева.

Игорь покурил, чтобы окончательно развеять сонливость, и только тогда спросил:

— И что, с моей женой ты так же ругаться будешь, если со мной что случится?

— Что с тобой случится? — спросил в ответ Игорь Васильевич. — Совсем башку тебе отбили, что ли?

— И всегда вот так вот проходит? — опять задал вопрос Игорь.

— Она так-то баба хорошая, — сказал Игорь Васильевич, помолчав, — просто у всех по-разному горе проявляется. Я ей еще раз позвоню, когда она отойдет, все равно ведь — сможет Михаила похоронить возле отца и документы получить. Жизнь ведь дальше идет, от жизни никуда не деться.

— А из-за чего у вас с Эсэсом сыр-бор был? — опять спросил Игорь.

— Да тут все просто, — живо откликнулся Игорь Васильевич. — Он поборник строгой секретности, считает, что сотрудники должны в случае смерти без вести пропадать, и еще он считает, что те, кто иногда людей убивают, заслуживают безвестности. Отчасти он, может, и прав, может, для Мишки было бы лучше, чтобы его считали пропавшим, жене как-то легче было бы знать, что он где-то есть. Она же его все-таки любила и любит, наверно, раз больше никого не завела.

— Может, она еще раз подорваться боится, — предположил Игорь.

— И такой вариант не исключен, конечно, — согласился Игорь Васильевич. — Столько трубят в новостях: там того поймали, там этого. Примем законы в защиту морали. Примем закон в защиту защиты морали. У страны ведь нет больших проблем, чем мораль, голубые и педофилы.

— А тем более голубые педофилы, — вставил свои пять копеек Игорь.

— Точно, — согласился Игорь Васильевич. — Мне, честно говоря, нынешнее правительство напоминает экипаж корабля, который пытается тонущий корабль пластырями склеивать обратно.

Игорь замолк, потому что разговоров про политику не любил, они никогда ни к чему не вели, а точнее, сводились к трем выводам: что в России дерьмово, что за границей иногда тоже дерьмово, если у тебя нет денег, и что вообще весь мир катится в тартарары.

— Тут Сергей Сергеевич на грани того, чтобы в очередной раз расколоться и рассказать сотрудникам, чем мы в отделе занимаемся, — сам заговорил Игорь Васильевич. — Так что, похоже, опять все плохо.

Но Сергея Сергеевича хватило еще на несколько дней сумрачного молчания и собирания с мыслями. Когда Игорь Васильевич с Игорем проходили мимо кабинета Эсэса, иногда за дверью главного слышался странный кашель, которого Игорь от Сергея Сергеевича еще не слышал, что-то вроде кряхтения с прочисткой горла. Можно было решить, что начальник простудился, однако же Игорь Васильевич, слыша этот кашель, многозначительно тыкал Игоря пальцем в ребра, чем доводил его до белого каления. Игорю начинало казаться, что Игорь Васильевич отыгрывается за карандаш в ногу. Из курилки они ходили все время в одном и том же порядке: Игорь справа, Игорь Васильевич слева, и от этих нескольких тычков под ребра, полученных в течение дня, по вечерам у Игоря болел левый бок, а он думал, что это тоже симптомы приближающегося инфаркта, как у Фила, и слегка тревожился.

Целыми вечерами Игорь просиживал в ванной, пытаясь повторить трюк Фила с мышью, которая забегала ему на ладонь. Олег сказал, что в ванной нет камер видеонаблюдения, и от этого Игорю было спокойнее, его даже не раздражало, что мышь ведет себя, как белки в лесопарке: осторожно, в несколько приемов приближается к лежащей на полу Игоревой ладони, потом хватает крошки из руки и стремительно скрывается под плинтусом.

Игорь зачем-то оставил урну с прахом Фила у себя, поставил в угол ванной, поближе к тому месту, где жила мышь, ему казалось, что это было единственное существо, относившееся к покойному с любовью.

Как бы то ни было, Игорь Васильевич угадал.

— В общем, так, — еле слышно сказал Сергей Сергеевич со своей трибунки, когда собрал всех в конференц-зале где-то за полчаса до окончания рабочего времени. — Нас опять осталось мало. В скором времени может остаться еще меньше, поэтому нет смысла скрывать, ради чего делаются все эти допросы и ради чего умирают люди и с нашей стороны, и со стороны гражданских.

Игорь порадовался не тому, что ему расскажут сейчас всю правду или, в крайнем случае, то, что попытаются выдать за правду, а тому, что его отделяло от указательного пальца Игоря Васильевича несколько рядов кресел.

— Однажды Игорь Васильевич допустил ошибку и рассказал все сотрудникам раньше времени, — продолжал тихим голосом Сергей Сергеевич. — Последствия были катастрофические. От отдела не осталось почти никого за несколько недель. С тех пор мы договорились сообщать о сути проекта, в котором вы участвуете, только в самых крайних случаях. Вот, собственно, этот случай. Из аналитиков остался один Саша, из оперативных работников только Игорь и…