— Сколько вы пролежали на полу?

В моем голосе звучат резкие нотки. Примерно таким же тоном я выговаривал отцу, когда тот не заботился о себе.

— Совсем недолго.

— Сколько, мистер Янко?

— Все ушли… уехали… никого не было поблизости.

— Когда это случилось?

— Ой, я не знаю. Не так давно.

— Ладно. Что ж, давайте-ка я согрею вам чаю.

— Вот это дело. От чаю не откажусь.

В крошечной кухоньке в дальнем конце трейлера я ставлю чайник и принимаюсь хлопать дверцами в поисках чашек и тарелок. Обнаруживаю пачки печенья и целый буфет, забитый упаковками чипсов. Нахожу чайные пакетики и запас стерилизованного молока в коробках. Тут же хранится шоколад: экономичная упаковка «марсов» и «сникерсов». Прямо как мой отец: тот тоже питал пристрастие ко всему соленому, жирному и прочей необременительной и нездоровой еде.

Когда я возвращаюсь с печеньем и двумя чашками чаю, Тене выглядит чуточку получше. Он насыпает в чай несколько ложек сахару — я сбиваюсь со счета — и дует на него.

— Нелегко вам живется в трейлере, — говорю я.

— Да это лучшая в мире жизнь, — возражает Тене.

— Но в доме вам было бы куда проще. В бунгало. У вас было бы намного больше места и не было бы ступенек. Легче перемещаться.

Тене смотрит на меня из-под нахмуренных бровей:

— Рэй, сынок, ты погляди на меня. Мне шестьдесят лет. Я всю свою жизнь кочую. Я родился в кибитке, вардо. Когда я был маленьким, наша кобыла, Брин, была мне лучшим другом. Мы и трейлер-то завели, только когда мне стукнуло тридцать. Нам пришлось: в то время все так делали, иначе тебя бы засмеяли. Брин жила у нас до самой своей смерти. Она была настоящим другом.

Я быстро прикидываю в уме цифры. В сороковых и пятидесятых цыгане еще ездили в кибитках. Даже еще позже. Запряженные лошадьми расписные повозки не были ничем из ряда вон выходящим. И шатры тоже. Мой отец видел их в детстве.

— Как ты себе представляешь Тене Янко в доме? — продолжает он. — В маленькой каменной коробке в ряду других таких же каменных коробок? Да мне тут же каюк придет. Меня пытались заставить бросить кочевую жизнь, когда я только попал в аварию. Твердили: «Вы не можете больше жить в трейлере, это невозможно. У вас ничего не выйдет!» Ну так вот, я доказал, что они были не правы.

— Доказали, — киваю я.

— Старую собаку новым трюкам не выучишь. Цыганом я родился, цыганом и умру. Горджио этого не понять. Я тогда им сказал: это убьет меня так же верно, как если бы вы воткнули мне в сердце нож. Уж лучше бы я погиб в аварии. Это у меня в крови. У всех нас. Даже у Кристо. Это у нас в крови! — горячится он. — Они называют это ассимиляцией! Назвали бы уж сразу изничтожением.

Он с остервенением набрасывается на печенье. Глаза у него лихорадочно блестят. Вспышка гнева, по крайней мере, вернула цвет его лицу.

— Как это случилось? Вы, кажется, говорили, что попали в аварию? — спрашиваю я.

Он утыкается в чашку и с шумом прихлебывает чай.

— Это было уже после того, как Роза ушла? — задаю я новый вопрос.

В ответ тишина. Та тишина, которая бывает перед грозой.

— Или до? Вы сказали, что это случилось лет шесть назад, так что я подумал…

— Что подумал?

— Ну, что вам всем тогда пришлось очень трудно — с Кристо и вообще.

Тене издает странный звук, значение которого я не могу истолковать, и умолкает. Я пью чай, жую залежалое печенье и гадаю, просек ли он, что я его проверяю.

— Она исчезла задолго до этого, — наконец говорит он.

Именно эту формулировку использовала и Лулу: «Исчезла задолго до этого». Но это не могло случиться так уж задолго, если Кристо был совсем маленьким.

— Я не помню самой аварии, — признается Тене. — Только то, что было потом. Когда они взялись указывать мне, что можно делать, а чего нельзя. А мне было ужасно больно. Ужасно.

Он с обвиняющим видом смотрит на меня.

— Ну конечно, — киваю я. — По-другому и быть не могло. Но вы им всем показали, что можете жить так, как хотите.

— Да. Да.

— Вам повезло, что вас поддержали близкие.

— На то они и близкие, разве нет?

— Так-то оно так, и все же… Одни семьи сплоченнее других.

— Это камешек в огород моей сестры Луэллы, как я вижу. Что ж, что бы она там ни говорила, она все равно остается Янко.

Снаружи слышится шум подъезжающей машины, потом двигатель глохнет.

Тене вытягивает шею, чтобы взглянуть в окно.

— Вот тебе пример, чтобы далеко не ходить. Это Иво приехал. Она пустила его к себе пожить — на то время, пока малыш в больнице.

Я едва не захлебываюсь чаем.

— Он живет у Лулу?

— Ну да. Конечно. От нее ближе всего до больницы. В наше время за семью надо держаться, что бы ни случилось.

Я откусываю печенье, чтобы дать себе время подумать. Почему Лулу не упомянула о том, что Иво живет у нее? Черт. Черт! Я ни за что не сказал бы ей о находке на Черной пустоши, если бы знал об этом… Черт! Впрочем, с чего бы она стала об этом ему рассказывать? Может, они с тех пор и не виделись…

Слышатся шаги, Иво стучится в дверь и тут же распахивает ее, не дожидаясь ответа. И застывает на пороге с пакетами из супермаркета в руках.

— Мистер Лавелл… папа… все в порядке? Я принес тебе то, что ты просил.

— Спасибо, сынок. Положи там.

Иво проходит на кухню, задев меня по пути, и выкладывает содержимое пакетов на стол. Опять чипсы. И еда быстрого приготовления в стаканчиках.

— Не хочешь выпить с нами чаю? — спрашивает старик у Иво.

— Может, попозже.

Я поднимаюсь:

— Не буду вас задерживать. Мне пора… — Я бросаю взгляд на Тене. — Мистер Янко, вы уверены, что вам не нужна помощь? — И оборачиваюсь к Иво. — У вашего отца тут случилась небольшая авария. Пытался пересесть в кресло и упал. Никого не было, повезло, что я заехал как раз в это время…

— Ты — что? Ты упал? Как это ты умудрился?

Голос у него раздраженный.

— Ничего страшного, сынок. Все бывает. Я в полном порядке. — Тене небрежно машет рукой. — Мистер Лавелл делает из мухи слона. Впрочем, он был ко мне очень добр. Очень добр. Рад, что вы заехали, мистер Лавелл.

Иво смотрит на меня, на этот раз внимательнее, как будто впервые увидел по-настоящему. Он отступает в сторону, чтобы дать мне пройти, но потом говорит:

— Погодите, мистер Лавелл, не уходите. Поешьте вместе со мной. Я хотел поблагодарить вас за все, что вы сделали для Кристо… и извиниться… ну, вы понимаете. Пожалуйста.