– А как вы оцениваете ВВС противника?

– ВВС русских понесли большие потери в первые дни вторжения. В ближайшее время русские вряд ли будут способны захватить господство в воздухе. Помимо численного превосходства по самолетам всех типов наши истребители по своим тактико-техническим характеристикам гораздо лучше советских аналогов. Правда, у русских есть замечательный штурмовик Ил-2, который наносит большой вред нашим сухопутным войскам и наземным целям, особенно танковым и автомобильным колоннам и железнодорожным составам. Это изумительная машина с поразительной живучестью. Мы на фронте прозвали его «бетонный самолет».

– А как вам понравились русские пилоты?

– Большинство из них имеют слабую летную подготовку, они даже не знакомы с законами физики, но дерутся отчаянно. Идут на таран и в лобовую атаку, если к тому имеется хоть малейшая возможность. Мужество, с которым они идут на смерть, не может не вызывать уважения. Но есть и опытные пилоты с красивым почерком. Сбить такого в одиночку почти невозможно.

Адмирал слушал с видимым интересом. Фон Гетц был не первый фронтовик, которого Канарис вызывал на откровенность. И всякий раз он поражался схожести рассказов о событиях на Восточном фронте. Не только слова, но даже проявления эмоций у рассказчиков во многом совпадали. Слушая фон Гетца, Канарис все больше убеждался в правильности своего выбора. «Этого парня обожгла война, – думал он. – Он добрался до высоких чинов и только теперь понял, что война не прогулка. Вон как мускулы лица подрагивают, когда вспоминает о России. С такой выдержкой в разведке делать нечего. Но этот человек выполнит свой долг до конца, нужно лишь правильно рассказать ему об этом самом долге».

– Ну что ж, дорогой Конрад, я вижу, вы многое повидали на этой войне. Хотя вас, как ветерана, казалось бы, трудно чем-либо удивить. На новом месте службы вам не придется больше подвергать свою жизнь смертельной опасности, но от этого ваша служба не станет легче, хотя некоторые недальновидные люди считают работу в разведке чуть ли не синекурой. Разведчики – такие же солдаты фюрера, как и те, что проливают свою кровь на полях сражений. И рискуют они порой ничуть не меньше. Иногда одно донесение с вовремя добытой информацией способно спасти жизни многих людей, а то и решить исход всей кампании.

И видя, что фон Гетц сидит на краешке предложенного ему кресла, выпрямив спину, и едва сдерживает себя, чтобы не вытянуть руки по швам в присутствии адмирала, Канарис перешел на совсем уже доверительный тон:

– Садитесь удобнее, Конрад. Мы же договорились что беседуем неофициально. С сегодняшнего дня нам предстоит работать в одной связке, поэтому мне важно составить представление о вас и действительно интересно узнать ваше мнение о Восточной кампании.

В дверь постучали.

– Да, – отозвался адмирал.

Вошел адъютант, держа на подносе две чашки кофе и сливочник.

– Благодарю вас, Макс, – Канарис взял чашку с подноса, протянул ее Конраду и только после этого взял другую себе.

Адъютант снова щелкнул каблуками и, четко развернувшись, вышел из кабинета.

– Вы предпочитаете со сливками или черный? – продолжил беседу Канарис.

– Благодарю вас, господин адмирал, я пью черный.

– Давайте мы с вами немного пофантазируем, – адмирал сделал паузу, продолжая внимательно смотреть на Конрада, собираясь по выражению его лица и по реакции на услышанное направить беседу в то или иное русло.

Тема была важная и деликатная, а собеседник, в сущности, незнакомый. Адмирал волновался за исход разговора, но держался свободно и даже чуть отстранение, будто тема разговора и впрямь невинная фантазия без всяких последствий, которая не очень-то интересовала его.

– Как вы думаете, Конрад, кто для нас опасней, Англия или Россия? – начал он свою атаку.

– Я думаю, Англия, господин адмирал, – улыбнулся Конрад.

– Чему вы улыбаетесь?

– Знаете, меня недавно пригласили в одну школу рассказать детям о войне для поднятия их воинского и патриотического духа. Так вот, когда мы с директором школы вошли в класс и ученики встали, директор вместо обычного приветствия произнес: «Боже, покарай Англию!» «Он ее обязательно покарает!» – хором ответил класс. Позже директор пояснил мне, что не только в их школе, но и во всех школах Рейха утро начинается именно с этих слов. У нашего министра пропаганды должны быть веские основания для того, чтобы ненависть к Англии и англичанам прививать детям прямо с пеленок. Поэтому-то я считаю, что Англия гораздо для нас опасней, чем Россия.

Канарису показался забавным такой ход рассуждений.

– А если бы сейчас, немедленно, прямо сегодня был заключен почетный мир на Востоке, что потеряла бы Германия? – спросил он спокойным тоном.

Конрад едва не поперхнулся кофе. Эта мысль была настолько нелепа, что ни разу не приходила в голову ни ему, ни его знакомым. Меньше всего он ожидал ее услышать от своего нового шефа.

«Что это? Провокация? К чему он клонит?» – подумалось ему.

– Виноват, господин адмирал, я как-то не задумывался об этом.

– А вы задумайтесь, кто вам мешает. Наш разговор Дальше этого кабинета никуда не пойдет, поэтому мы можем фантазировать совершенно свободно, – ласково улыбнулся адмирал.

Конрад отставил свою чашку.

– Я так думаю, господин адмирал, что мы потеряем сотни тысяч километров плодородной земли, которая могла бы кормить многие поколения немцев.

– Это вы пропаганды наслушались? – Канарис удивленно поднял брови. – На моем столе лежит справка о вывозе продовольствия из России. Так вот, за шесть месяцев сорок первого года, то есть с июля по декабрь, мы вывезли из оккупированных районов продовольствия в шесть раз меньше, чем Советский Союз поставил нам за тот же период сорокового года. Хотя, казалось бы, нашим интендантам никто не мешал хорошенько тряхнуть славян. И они действительно забирали все, часто даже последнее, обрекая местных жителей на голодную смерть, но восполнить потерю в поставках продовольствия из России так и не смогли.

– Мы захватили самые промышленно развитые районы…

– Заводы взорваны. Для их запуска придется завозить оборудование из Германии. А зачем его вывозить на Восток? Наше оборудование прекрасно может работать и в Рейхе.

– Но политический момент?!

– Это какой же? – Канарис смотрел на фон Гетца, и по мере того как он убеждался в полной неподготовленности оберст-лейтенанта в вопросах большой стратегии и абсолютном незнании дел политических, взгляд его все более теплел.

Он похвалил себя за правильность выбора фон Гетца в качестве фигуры прикрытия на возможных переговорах.

«Парень, конечно, хороший, честный, открытый. И офицер блестящий, вон, сколько орденов заслужил, – думал он. – Но в делах разведки полный профан. Объяснять ему, что такое „оперативная комбинация", – только зря терять время. Ничего не поймет, только еще больше запутается. Жаль, конечно, парня, но ничего не поделаешь. Да и какая разница, где ему умереть, на Востоке или в подвалах гестапо. Конец одинаковый, а тут хоть пользу абверу принесет. И даже значительно большую, чем десяток сбитых самолетов».