Сердце старшего дружинника ухнуло, как умирающий филин. Душа провалилась в пятки. Хазарин выслушал купца очень внимательно, спросил ледяным голосом:

– Зачем хотеть видеть меня?

Добре пришлось набрать в грудь побольше воздуха:

– Мы идем к вашему беку, или самому Великому кагану, с поклоном и просьбой о справедливости. Сами наказать Олега не можем. А вы можете.

Предводитель наморщил нос, покосился на купца. Тот затараторил по-хазарски, отчего рожа предводителя стала еще гаже.

– Для этого с тобой новгородцы? – рявкнул купец.

– Они действительно ходили под стягом Олега, но теперь поняли…

На лице хазарского купца вспыхнула самодовольная улыбка, глаза стали хитрее лисьих.

– Не лги, куявлянин.

– Я не…

– Врешь, дружинник! Ты очень глуп, если в самом деле надеялся, будто мы поверим твоим россказням.

– В Киеве остались наши люди, – не сдавался Добря, – они откроют ворота крепости…

Купец перевел слова старшего дружинника. Сделал это нарочито громко. Сотня грянула разом. Многие хохотали, запрокинув голову, а один картинно упал с лошади, чем вызвал новую волну общей радости.

– Чтобы сжечь Куяву, хазарам помощь не нужна. Зато Хелгу-Салахби[28], останься вы в городе, ваши мечи могли бы пригодиться.

Он снова обратился к предводителю. Вопрошал с самодовольством, то и дело кивал на Добродея. Хазарин хмурился, отвечал резко, казалось, не говорит, а лает.

– Тебя отпустим, – заявил купец. – Пойдешь к Хелгу, скажешь: хазары готовы отказаться от битвы, если Куява заплатит дань. Но в этот раз возьмем на половину больше! И впредь будем брать столько же. Ежели ваш князь не одумается, Куява обратится в пепел.

– Олег мне не поверит. И Киевом он не дорожит.

– Не поверит? Не дорожит? Тогда пусть с тобой едет один из них, – разодетый хазарин указал на новгородцев. – Который из них ближе к князю?

Ответа купец не ждал, сложив губы трубочкой, хмуро рассматривал воинов.

– Широкоплечий. На пристани он ближе других стоял к Салахби.

– А с остальными, – прорычал Розмич, – с остальными что будет?

Купец гаркнул по-хазарски, палец ткнул сперва в Добрю, после в Розмича. Военачальник быстро кивнул…

Добродей успел увидеть, как вскинулись луки и натянулись тетивы. Он стремительным движением выхватил меч, но, когда острие клинка покинуло ножны, стрелы степняков уже пропели о смерти. Им вторили скрипы вспоротых кож и крики людей. Все произошло столь быстро, что Добродей сперва не поверил глазам.

Но воины падали наземь. В глазах изумление, в руках – обнаженные мечи, не успевшие попробовать хазарской крови. Цибуле стрела угодила прямиком в горло, из приоткрытого рта сочилась розовая пенистая слюна. Из груди Кавки торчат сразу три оперенья, и хотя ноги воина еще дергаются, подняться он не сможет. Никогда.

Один из новгородцев остался в седле, замер с оскаленным ртом. Из его глазницы неспешно вытекало белое вперемешку с красным, стрела вошла по самое оперение. Несколько мгновений, и этот начал заваливаться на бок, тело обмякло, новгородец рухнул вслед за товарищами.

Взволнованные лошади ржали, пятились и брыкались. К ним уже спешили черноволосые кочевники, с завидной ловкостью хватали под уздцы. От чужого запаха животные взбрыкивали еще сильнее, но хазары, будто колдуны, что-то шептали, уговаривали, смиряли.

На Розмича Добродей старался не смотреть. Тот замер в седле, побелел. Взгляд пылает бессильной злобой, пальцы сжимают рукоять меча так сильно, что чудится – железная основа вот-вот превратится в пыль и полоса с долами звеня упадет на землю.

– Что встали? – усмехнулся купец. – Идите! Езжайте! Спешите! В Куяву! А мы будем чуть позже. Это лишь передовая сотня, войско идет следом. Зато у вашего нынешнего князя останется кое-какое время на раздумье. Но пусть поторопится.

– Ты… – прошипел Розмич.

– И я. И я тоже с войском приду, – кивнул купец, будто и в самом деле не понял. – У меня в Куяве дела незаконченные: схрон и десятки должников.

Он бросил что-то по-хазарски, и воинство расступилось. Луки по-прежнему изготовлены, сабли обнажены. Но гаденькие, самодовольные улыбки ранят сильнее любого оружия.

Добродей не двинулся с места, оскалился. Предводитель сотни встретил его взгляд с толикой скуки и тоски, противно скривил губы.

– Поехали! – прорычал Розмич яростно, а чтобы земляк наверняка расслышал, Роська легонько толкнул в бок.

Более позорного бегства не знал ни один князь, ни один дружинник. Да что воины… даже тати подобного унижения не знали отродясь.

Ближе к ночи, когда роняющих пену лошадей пришлось вести в поводу, на пути попалась маленькая речушка. Измученные животные припали к воде, хрипели на всю округу. Лошадь Добродея пошатывалась, едва не падала. Конь Розмича фырчал, закатывал глаза. Сами воины выглядели немногим лучше.

Напившись, Добродей бессильно повалился на выжженную жарой землю. Степная трава давно высохла, стала колючей. У самого уха пронзительно запищало, из последних сил приподнял голову, краем глаза приметил крупную мышь. Та пискнула и помчалась прочь.

Розмич упал рядом, прикрыл веки. Дыхания не слышно, в какой-то момент Добродею даже показалось, будто новгородец умер.

– И что? – прохрипел старший дружинник. – Это твой вещий Олег тоже предвидел?

Новгородец не ответил.

– Нарочно послал людей на гибель? Да? Лучше бы он нас в Киеве прирезал, так честнее.

– Что ты знаешь о честности… христианин. Олега сами боги ведут. Раз так случилось, значит, богам угодно. Но он сказал напоследок, что ты точно уцелеешь, а я вот могу и сгинуть.

– Нет…

– Да!

– И ты согласился.

– Я служу своему князю. Это моя судьба.

Спорить дальше сил не было. Дрема наваливалась на грудь, как свирепый хищник. Шевельнуться Добродей уже не мог, и желание удавить Розмича, которое бурлило в венах всю дорогу, гасло, как залитые ливнем угли.

– Притворщик. Ты сдохнешь, – выдавил Добродей.

– И ты, – с великим трудом отозвался Розмич. – Только до Киева дойдем. Предупредим. А там уж пусть боги рассудят.

– Киев не выстоит. Хазаров много больше.

– Дурак ты, Добря… Или как там тебя нынче кличут… За Олегом уж Вельмуд идет, с ним союзное войско.

– Дружины Русы?

– Не только. Там и варяжская русь, и ильменцы-словене. Еще мери, чуди, веси невиданно и кривичи. И северяне придут.

– Врешь…