— Если у тебя, дорогая, хватит времени понять, что он тебе не подходит, что же, мы бросим рыбку обратно в море, — заявила она. — Конечно, пойдут разговоры, но, откровенно говоря, его репутация далеко не блестяща. Думаю, мы выдержим это испытание.

— Я и представить себе не могу, что можно так поступить с Уинвудом.

Леди Таттон жестко улыбнулась.

— Хорошего будет мало, — согласилась она, — но это лучше, чем замужество, которое сделает тебя несчастной. Останется Гвендолин — еще одна проблема. Я на месяц-два попаду в ее черный список. Может быть, мне придется немного поунижаться.

— О, тетя, я бы не хотела навлечь на вас неприятности!

— Я тоже не хочу неприятностей, — живо отозвалась леди Таттон. — Но я переживу их, и ты тоже. Если дойдет до этого, а я молю Бога, чтобы этого не случилось. А теперь, дитя мое, где тот жемчуг, который оставила тебе твоя мать? Я не видела его целую вечность.

— Мой жемчуг? — Взгляд Эсме упал на дорожную сумку, стоявшую возле туалетного столика. Она все еще размышляла над тем, что сказала тетя о голове и сердце. — Мой жемчуг в зеленой бархатной коробочке, — наконец сказала она. — В кармане сумки.

— Прекрасно! — сказала тетя, доставая коробочку. — Сегодня вечером я попрошу Пикенс сделать тебе высокую прическу, достойную молодой невесты. А для нее совершенно необходим жемчуг.

Эсме улыбнулась.

— Спасибо, тетя Ровена. Может быть, тогда я буду казаться выше и старше?

— Не сомневайся в этом! — Леди Таттон открыла бархатный футляр и не удержалась от восторженного возгласа.

— Боже! Почему ты не носила его раньше?

Эсме почему-то подумала о первой любви своей матери и об утраченной возможности счастья.

— Сама не знаю, — отвечала она. — Наверное, это было глупо. Может быть, мне следовало носить его каждый день.

— Конечно! — сказала ее тетя. — Жемчужины просто замечательные. Я совсем забыла, какой жемчуг был у Розамунды.

Поездка не обещала братьям Маклахлан ничего хорошего, ни одному из них не хотелось ехать в глушь Бакингемшира, но по разным причинам. Они, разумеется, до самого последнего момента выжидали, не появятся ли обстоятельства, которые чудесным образом воспрепятствуют поездке. Таковых не случилось. Хуже того, ноябрьский день выдался холодным, небо затягивали облака, и к тому времени, когда они достигли границы Шотландии, зимнее солнце спряталось окончательно, в карете воцарились холод и уныние, что вполне соответствовало настроению Аласдэра.

— Ты, знаешь ли, не делаешь никаких попыток хоть немного скрасить эту мерзкую поездку, — произнес из полумрака Меррик, сидевший напротив Аласдэра. — Запомни, я скучный человек и обычно не в духе. А от тебя ждут, что ты будешь веселым и очаровательным.

Аласдэр всмотрелся в полумрак, но не увидел лица брата.

— Осторожнее, Меррик, — прорычал он. — Надо же! Очаровательным, говоришь?

Меррик только рассмеялся.

— Ты ведь терпеть не можешь таких вещей. — Аласдэр осмотрел на брата с подозрением. — Почему ты едешь?

Меррик дернул плечом.

— Это все равно что наблюдать за разбушевавшейся толпой или смертной казнью через повешение, — объяснил он. — Ужас зрелища служит убедительным предостережением. — Затем он сменил тему: — Кстати, который час? — Он достал из кармана часы, открыл их и наклонил так, чтобы на них упал скудный свет.

— Без четверти четыре, — подсказал Аласдэр. — Я прав?

— Вплоть до минуты.

— И я считаю каждую из них, — пожаловался он.

— Аласдэр, — прямо спросил его брат, — почему ты едешь на этот обед?

Аласдэр отвел взгляд.

— Разрази меня гром, если я знаю.

Карета повернула, живая изгородь осталась в стороне, и внутрь экипажа теперь попадало больше слабеющего дневного света. Аласдэр подумывал, не зажечь ли один из фонарей, но решил, что в полумраке ему комфортнее.

Меррик с рассеянным видом носовым платком наводил глянец на часы.

— Лорд Девеллин как-то напомнил мне одно из мудрых изречений Старушки Макгрегор. «Ценность вещи зависит от того, насколько ты в ней нуждаешься».

— Полная ерунда, — сказал Аласдэр. — По крайней мере в данном случае. Я знаю, Меррик, куда ты метишь. Девеллин не потрудился держать при себе свои соображения.

Одна густая черная бровь Меррика поползла вверх.

— А нужно было?

Аласдэр молча смотрел на брата. Затем сказал:

— Меррик, я отправил Эсме не для того, чтобы понять, что она значит для меня. Она заслуживает того, чтобы судьба улыбнулась ей. И я не нуждаюсь в наставлениях о необходимости соблюдать приличия и сдерживать себя, которые, как я подозреваю, ты готов мне дать.

— Я, наставления? — Меррик снова засмеялся. — В таком случае могу предположить, что ты продемонстрировал девчушке слишком много сдержанности. Признаюсь, я не могу оценить степень ее привлекательности, но если ты хотел крошку, почему ты не действовал?

Аласдэр приготовился отрицать, что он размышлял над этим. Но какая в том польза? Для Меррика он всегда был открытой книгой.

— Я слишком стар и слишком изношен, — сказал он. — А она еще так мало видела.

— Что ты говоришь! Тебе еще нет и сорока. А мисс Гамильтон не совсем наивная маленькая девочка.

— Меррик, у меня была связь с матерью этой девочки! — Аласдэр чувствовал, что теряет терпение. — Я даже не помню, как это произошло, но я оставил ее с ребенком. Которого мне теперь надо растить. Сестру Эсме, побойся Бога.

— Разве это беспокоит мисс Гамильтон? — упорствовал Меррик.

— Господи, Меррик, — отвечал он. — Ей двадцать два года. Что она знает?

— О, очень много, если судить по тому, что я вижу. — Наконец Меррик, казалось, остался доволен сиянием часов. — Более того, у мужчин часто появляются дети вне брака, — продолжал он, убирая часы. — Я могу назвать полдюжины занимающих высокое положение мужчин из числа моих знакомых, которые являются — прости мне это слово — незаконнорожденными. И у них все хорошо сложилось в жизни. У них есть положение и деньги. Они удачно женились.

— Мужчины — да, — неохотно признал Аласдэр.

— Женщины тоже, — настаивал его брат. — Признай ребенка, Аласдэр. Заботься о ней. Балуй ее. Носись с ней. Поверь, свет будет относиться к ней так, как ты будешь относиться к ней.

— Сейчас Сорча еще мала и ничего не понимает, — сказал Аласдэр. — Но когда придет время, я, конечно, признаю ее. А что касается того, как с ней обходятся в моем доме, то ее можно считать королевой Англии.

Карета замедлила ход, потому что последовал еще один поворот, и Меррик вынужден был привалиться к стенке. Когда он заговорил снова, в его голосе звучала скука.