Окончив свой скорбный труд, Уолкер остался на поляне. Он утомился физически, но самой тяжкой была душевная усталость, и поэтому ему было отрадно посидеть среди старых деревьев, подышать лесным воздухом. Пели птицы, ветер шелестел в ветвях и травах, тихо журчал ручей. Звуки эти завораживали и умиротворяли. Друиду не хотелось возвращаться в Паранор. Не хотелось проходить мимо обугленных останков всадников и их мерзких скакунов. Если бы он только мог, то непременно стер бы со страниц своей жизни все происшедшее — так же легко, как стирают написанные мелом на доске слова, — стер бы и начал жизнь заново. В душе его скопилась жгучая скорбь, которую он не мог преодолеть, она язвила и опаляла его с настойчивостью голодного зверя, не желающего уходить от добычи. Для горечи было много причин — Уолкеру не хотелось вспоминать о них.

Пришлось бы начать с отвращения к самому себе. Последнее время он презирал себя, он казался себе чужаком, посторонним, человеком, чью личность он едва мог распознать, марионеткой в руках тех, кто умер тысячу лет назад.

Бо сидел на поляне возле ручья, задумчиво глядя на опушку леса, на холмик свеженасыпанной земли, под которым лежал Коглин, и старался думать о своем старом учителе. Он нуждался в бальзаме, в средстве от душевного страдания, а воспоминания о старике были лучшим лекарством. Привстав, он плеснул в лицо воды, смывая грязь, сажу и кровь, а потом снова уселся в солнечном свете и отдался на волю дум.

Уолкер вспомнил Коглина, пришедшего к нему, когда его жизнь была сумбурна и лишена смысла, когда он презрел людей ради уединения Каменного Очага, места, где никто не глазел на него, не перешептывался за его спиной и где он никому не был известен под кличкой Темного Родича. В те заповедные времена Уолкер считал магические силы загадочным наследием, пришедшим к нему сквозь пелену лет от Брин Омсворд, запутанным узлом, который он не мог развязать. Коглин научил его обращению с этой силой, и он мало-помалу перестал чувствовать свою полную зависимость от нее. Старик научил его сосредоточиваться, становиться хозяином того белого пламени, что горело внутри его. Он избавил Уолкера от страха и сомнений, вернул достоинство и самоуважение.

Коглин стал ему другом. Старик заботился о нем, приглядывал за ним с такой любовью и нежностью, с какой отец смотрит за сыном.

Уолкер чувствовал это. Старик наставлял, руководил и всегда оказывался рядом, если в том была нужда. Даже когда Уолкер подрос и между ними появилось отчуждение, возникающее порой между отцом и сыном из-за того, что приходит пора сравняться, — и тогда Коглин неизменно оставался рядом, насколько Уолкер позволял ему. Они спорили и противоборствовали, подозревали и обвиняли, призывали друг друга делать то, что нужно, а не то, что легче.

Но никогда не предавали и не бросали друг друга. Теперь Уолкер черпал в этом утешение.

Коглин прожил много жизней, о которых Уолкер ничего не знал. Когда-то и Коглин был молод. Какую жизнь вел он тогда? Старик никогда не рассказывал об этом. Он изучал науки вместе с друидами — с Алланоном и Бреманом, — а может быть, хотя он никогда не упоминал об этом, и с теми, кто покинул этот мир гораздо раньше. Сколько же ему было? Как давно он жил на свете? Уолкер вдруг понял, что ничего не знает об этом. Коглин уже состарился к тому времени, когда Кимбер Бо была еще ребенком, а Брин Омсворд пришла в поисках Идальч к Темному Пределу. Три века тому назад. Уолкер знал, что произошло с Коглином тогда: старик рассказывал ему о ребенке, которого он пестовал, о сумасшествии, которое он тогда симулировал, и о том, как он повел Брин и ее спутников к Мельморду, чтобы навсегда покончить с Мордами. Уолкер слушал его рассказы, но они отражали лишь краткий отрезок жизни Коглина — один день из целого года.

А что происходило в остальное время? Большую часть своей жизни Коглин оставил потаенной — а теперь она навсегда канула в вечность.

Уолкер покачал головой и взглянул на Паранор, видневшийся над верхушками деревьев. «Старик вовсе не собирался скрывать свою жизнь», — подумалось ему. Что толку жалеть о неведомом. Ведь так происходит со всеми, с любой человеческой жизнью. Не всем можно делиться с людьми, есть вещи слишком личные и сокровенные, чтобы открывать их кому-то, они принадлежат только их владельцу. Эти тайны уходят вместе с умершим, неведомые никому при жизни, они не составляют потери для тех, кто остался жить.

Уолкер представил себе морщинистое лицо Коглина и услышал в лесной тишине хрипловатый звук его голоса. Коглин прожил много лет.

Он жил очень долго, много дольше того, что было отмерено ему судьбой. Его пощадили у Каменного Очага, чтобы он мог застать возвращение Паранора. Старик умер так, как хотел умереть. Он отдал свою жизнь ради жизни Уолкера.

Отказываться от такого подарка — не черная ли это неблагодарность? Коглин дожил до того времени, когда его ученик превратился в друида, меж тем ему самому никогда не было суждено стать друидом. Он дожил до того, чтобы увидеть, как Уолкер воплощает в жизнь мечты Алланона и заветы Брин Омсворд. К худу или к добру, но лишь благодаря Коглину Уолкер уцелел.

Он ощутил, что его горе начинает утихать.

В горе и сожалениях нет смысла. Это жернова, влекущие в прошлое, которого уже нет. Ни к чему хорошему это не приводит. Если думать о будущем, то нужны равновесие и трезвый взгляд на жизнь. Уолкер мог и должен был все помнить. Воспоминания, однако, направляют в нужное русло грядущие события и учат наилучшим образом использовать возможности. Он снова подумал о друидах, об их уловках и о методах, какими они вершили историю народов.

Прежде он презирал их. Но теперь сам сделался друидом. Ради этого Коглин жил и ради этого умер. Теперь Уолкеру представилась возможность продолжить деятельность своих предшественников, сделать все то, чего не сумели сделать они. Нельзя упускать такого случая. Разве не этого хотел Коглин?

Когда Бо встал и в последний раз склонил голову перед холмиком, где покоился его старый друг, солнце уже скрывалось за пологом леса. Теперь он почти смирился с тем, что произошло, приняв суровую действительность. Коглин ушел. Уолкер остался. Старик показал ему пример силы, мужества и решимости. Он должен сохранить память об учителе в своем сердце.

Лучи солнца стали багровыми, золотыми, пурпурными, и Уолкер побрел сквозь темнеющий лес назад, к Паранору.

* * *

Ночью ему приснился Алланон. В первый раз с тех пор, как Уолкер покинул Каменный Очаг.

Сон был спокоен, и видение его не прервало.

Вернувшись в замок, Уолкер, утомленный событиями, умылся, переоделся, немного поел и выпил кубок эля в том зале, в котором особенно любил сиживать Коглин. Шепоточек, свернувшись, лежал у ног Бо, время от времени посматривая на него светящимися плошками глаз, словно спрашивая, куда запропастился старик.

Разбитый и сокрушенный, едва держась на ногах, Уолкер отправился в спальню, укрылся одеялом и позволил себе забыться сном.

И сразу же провалился в сновидения. В ночной темноте, в одиночестве он брел по сверкающим черным камням, которыми было вымощено дно Сланцевой долины. Чистое небо усеивали звезды. Полная луна, чистая, словно свежевыбеленный холст, сияла над зубчатыми вершинами Зубов Дракона. Воздух благоухал свежестью, как в незапамятные времена, лицо овевало дуновение прохладного ветра. Уолкер был облачен во все черное: мантия с капюшоном, сапоги и перевязь — друид, идущий по стопам друидов. Он не задавался вопросом, кто же он, вышедший из туманной глубины Черного эльфийского камня, прошедший сквозь огонь преображения в колодце цитадели, вернувшийся в мир людей. Он был владельцем Паранора и слугой всех народов.